Джек Керуак - Ангелы Опустошения

– Насрать на все, я хочу рог Эвридики и Персефоны – Я не хочу топтать грязь сквозь всю эту хворь —

У Ирвина сохраняется стойкая и суровая веселость ведущая его к тому что он продолжает вести меня и Саймона к замызганным огням – В «Клубе Бомбей» дюжина сумасшедших мексиканских девок танцует по песо за бросок и бедра их вскинуты прямо в мужчин, иногда придерживают мужчин за штаны, пока невообразимо печальный оркестр выдувает тоскливые песни с эстрады скорбей – На лицах трубачей никакого выражения, мамбо-барабанщику скучно, певец думает что он в Ногалесе распевает серенады звездам а на самом деле он лишь похоронен в наитрущобнейшей дыре трущоб бередя грязь у нас на губах – Грязегубые бляди прямо за склизким углом Бомбея выстроились вдоль изъязвленных оспой стен кишащих клопами и тараканами выкликивая парадирующих развратников которые шныряют туда и сюда пытаясь разглядеть в темноте как выглядят девки – Саймон одет в рыжий спортивный пиджак и танцует романтически разбросав свои песо по всей площадке, склоняясь к черноволосым партнершам.

– Ну не романтичен ли он? – говорит Ирвин вздыхая в кабинке где мы с ним пьем «дос экис». [115]

– Ну он не вполне похож на веселого американского туриста прожигающего жизнь в Мехико —

– Почему нет ? – спрашивает Ирвин раздраженно.

– Мир везде такой тупой – типа представляешь себе когда приезжаешь в Париж с Саймоном там будут дождевики и Триумфальные Арки блистательной печали а вы все это время будете зевать на остановках автобусов.

– Что ж. Саймон хорошо проводит время.

Все же Ирвин не может совсем уж не согласиться со мной пока мы бродим вверх и вниз по темной блядской улице и он содрогается подмечая мимоходом грязь в колыбельках, за розовым тряпьем. Он не хотел никого снимать и заходить внутрь. Делать это приходится нам с Саймоном. Я отыскиваю целую группу шлюх семьей сидящих в дверях, старые оберегают молодых, я подзываю самую юную, лет четырнадцати. Мы входим и та кричит «Agua caliente» требуя от шлюшки-помощницы горячей воды. Слышно как за хилой занавеской скрипят настилы где на гнилых досках раскладывают тощий матрас. Стены сочатся липким фатумом. Как только мексиканка выныривает из-за шторки и видишь как девочка скидывает ноги на пол вспышкой смуглых бедер и дешевенького шелка, моя малютка вводит меня туда и без лишних церемоний начинает подмываться присев на корточки.

– Трес песо, [116]– жестко говорит она убедившись что получила свои 24 пенса прежде чем мы приступим.

Когда же мы приступаем то она такая маленькая что не можешь ее найти по меньшей мере после целой минуты на ощупь. Затем кролики помчались, будто американские старшеклассники со скоростью миля в минуту… единственный путь для молодых, на самом деле. Но и ее это не особенно интересует. Я обнаруживаю что теряю себя в ней без единой йоты тренированной ответственности сдерживающей меня типа «Вот он я совершенно свободный как тварь в безумном амбаре султана!» и так я и пру, кому какое дело.

Но Саймон в своей странной русской эксцентричности тем временем выбрал жирную старую шлюху которую бомбили с самого Хуареса вне всякого сомнения аж со времен Диаса, [117]он уходит с нею на зады и мы на самом деле (с тротуара) слышим великие хиханьки которые там происходят поскольку Саймон очевидно заигрывает со всеми дамами. Иконы Девы Марии прожигают стены насквозь. Трубы за углом, ужасная вонь старых жареных колбас, запах кирпича, влажный кирпич, грязь, банановая кожура – а над обвалившейся стеной видны звезды.

Неделю спустя у бедного Саймона начинается гонорея и ему надо колоть пенициллин. Он не озаботился почиститься особой целебной мазью, как это сделал я.

Он не знал этого сейчас когда мы ушли с блядской улицы и просто пошли шляться по главному тусовищу битовой (бедной) ночной жизни Мехико, улице Редондас. Совершенно неожиданно увидали поразительное зрелище. Маленький молоденький женственный эльф лет 16-ти стремглав промчался мимо таща за руку босоногого оборвыша-индейца лет 12-ти. Они все время озирались. Я оглянулся и заметил что за ними наблюдает полиция. Они резко свернули и спрятались в темном дверном проеме боковой улочки. Ирвин был в экстазе.

– Ты видел старшего, совсем как Чарли Чаплин и Малыш мелькают вдоль по улице рука об руку влюбленные, а их преследует жлобина-шпик – Давай с ними поговорим !

Мы приблизились к странной паре но те заспешили прочь испугавшись. Ирвин заставил нас вить по улице петли пока мы не столкнулись с ними вновь. Легавых поблизости не было. Старший пацан засек какое-то сочувствие в глазах у Ирвина и остановился поговорить, сначала попросив сигарет. По-испански Ирвин выяснил что они любовники но бездомные и полиция преследует их специально по какой-то ебанутой причине или же один ревнивый фараон. Они спали на пустырях в газетах или иногда в плакатах сорванных со стендов. Старший был просто голубым но без этой вот вашей американской трепливости подобных типов, суров, прост, серьезен, с каким-то преданным профессионализмом дворцового плясуна по поводу своей педовости. Бедный же 12-летний был просто индейским мальчуганом с огромными карими глазами, вероятно сиротой. Он хотел от Пичи одного чтобы тот время от времени давал ему тортилью и показывал где можно спать в безопасности. Старший, Пичи, красился, лиловые веки и все дела и довольно безвкусно но он не переставал выглядеть скорее исполнителем в спектакле чем кем-то другим. Они убегали по синему червивому переулку когда вновь объявились лягаши – мы видели как они улепетывают от нас, две пары ног, к темным хибарам закрытого мусорного базара. После них Ирвин с Саймоном смотрелись как обычные люди.