Элисон Уэйр - Плененная королева

Слава богу, королева сильна, превратности судьбы не ломают ее дух, хотя и стареет тело. Алиенора похудела, и из зеркала на нее смотрело изможденное лицо, а кожа побледнела от долгого заключения, несмотря на то что в последнее время ей и позволялось выходить в сад. Но в глазах не иссякала жажда жизни.

В последнее время она почти не думала о муже, разве что с грустью или мимоходом. В ее душе уже не осталось места для горечи. Алиенора часто молилась о том, чтобы ей было даровано умение прощать, и по прошествии долгого времени обнаружила, что Господь пожаловал ей эту милость.

Иногда по ночам, лежа без сна рядом с мирно похрапывающей Амарией – к чему она давно привыкла, хотя, Господь свидетель, это потребовало от нее немалого терпения, – Алиенора воображала, что это ее муж лежит рядом с ней в темноте, вспоминала его требовательную руку, тянущуюся к ней, а потом тяжесть его навалившегося тела. То были худшие мгновения, потому что даже теперь желания не покидали ее, иногда они достигали такой силы, что Алиенора боялась сойти с ума, если не утолит их. Генри был таким исключительным любовником – она никогда не могла забыть ту радость и чувство облегчения, которые испытывала в его объятиях. Но потом она возвращалась к прежним своим мучительным мыслям, вспоминала, что он никогда не был верен ей, а спустя столько лет их взаимная любовь мало чего стоила. Воспоминания Алиеноры всегда были пропитаны горечью, она решала, что больше не будет возвращаться к прошлому, будет думать о повседневных делах нынешней жизни и о духовном. Но как же ей хотелось, чтобы мужчина в самый разгар ночи согрел ее постель!

Генрих обвел довольным взглядом набитый людьми зал Нормандского казначейства в Канском замке. Они собрались по его вызову. Здесь были и его сыновья. В этом великолепном новом сооружении они совместно будут восседать за главным столом во время рождественских празднеств, которые специально организованы с таким размахом, чтобы затмить все, что может устроить у себя в Париже этот щенок Филип.

Празднества были в полном разгаре, в зале стоял дым от костра, который весело потрескивал в центре, а освещался зал огромной круглой люстрой, закрепленной на балке между высокими сводчатыми окнами. Начиналось Рождество, и двор, посетив полуночную мессу, пребывал в приподнятом настроении в предвкушении традиционного пира, известного в герцогстве под названием Le Rйveillon [71].

Генрих настороженно поглядывал на сыновей, сидевших за столом на возвышении по обе стороны от него. Встреча не обещала быть радостной. Молодой Король, пребывавший в дурном настроении, приехал в обществе Бертрана де Борна, а Генрих не доверял этому типу и не любил его. Король наблюдал за сыном – тот хандрил и демонстративно не замечал жену, на невзрачном лице которой застыло напряженное, взволнованное выражение. Генриху казалось странным, что на сей раз его сын не привез с собой Уильяма Маршала. Обычно они были неразлучны, и король одобрял влияние Уильяма на своего вспыльчивого наследника.

Молодой Генрих не только расстроил королеву Маргариту, но и прилюдно разругался с Ричардом, который теперь злобно поглядывал на него со своего места – отцу пришлось позаботиться о том, чтобы они сидели как можно дальше друг от друга. Ссора возникла еще весной, в Аквитании, где жестокое правление молодого герцога Ричарда привело к открытому восстанию его неуравновешенных вассалов. Злым гением, что стоял за всем этим, был авантюрист Бертран де Борн. Тиранию Ричарда он рассматривал как насилие над Аквитанией и уговорил Молодого Короля присоединиться к восставшим. Безрассудного Молодого Генриха, который завидовал младшему брату, имевшему больше власти, чем он сам, уговорить было легко. Не пожелал остаться в стороне и Жоффруа, рассчитывавший на богатые трофеи, и поспешно присоединился к старшему брату. Аквитания мгновенно погрузилась в войну, где один брат воевал против двух других.

У Генриха, чьи руки были заняты в Нормандии, несколько месяцев не оставалось иного выбора, как позволить братьям подраться. Но как только осенью благоприятный для военных действий сезон подошел к концу, Генрих вызвал Молодого Короля на север, чтобы отвлечь его от кровавой бани на юге, и тут этот самоуверенный молодой дурак громко потребовал, чтобы отец передал ему Нормандию и Анжу. Когда Генрих рассерженно отказался, Молодой Король помчался в Париж, где этот щенок Филип, которому вскоре придется строго указать его место, встретил того с распростертыми объятиями и принялся строить совместные заговоры.