Элисон Уэйр - Плененная королева

Да, Алиенора тоже несла свои кресты, и, возможно, их больше, чем она сама признавала. Что-то странное случилось в Вудстоке, Петронилла была в этом уверена. Если раньше Алиенора казалась сильной и решительной, бойцом, готовым принять любой вызов, то теперь она словно потеряла волю к жизни. Эта перемена, произошедшая с сестрой, казалась необъяснимой и пугала Петрониллу. Проглотив еще один всхлип, Петронилла снова потянулась к графину.

Алиенора пребывала в сумеречном состоянии, терпя учащающиеся с обострением схваток приступы боли. Когда же боль стихала, она снова погружалась в тот мир, где была недоступна для других. Она чуть ли не радовалась этой муке деторождения, которая была легче, чем та мука, в которую поверг ее Генри со своей шлюхой. Он же стал и причиной ее нынешних мучений, но Алиенора была бы готова терпеть еще хоть тысячу раз, будь их дети плодами ничем не запятнанной любви. Но с любовью было покончено. Генри предал Алиенору, а потому перестал для нее существовать. Этот ребенок и в самом деле будет у них последним.

Пытка продолжалась уже много часов. Королеве принесли святые мощи для поцелуя, засунули под кровать ножи, чтобы зарезать боль. Ни то ни другое не помогло. Если бы за ней пришла смерть, Алиенора с радостью приняла бы ее. И только на рассвете в канун Рождества ребенок, который был причиной – и плодом – ее мучений, явился наконец в мир: кричащий трагический комочек окровавленных конечностей и темно-рыжих волос.

– Мальчик, миледи! – торжественно сообщила ей повивальная бабка, у которой от облегчения перехватило дыхание.

Алиенора отвернулась.

– Хочешь посмотреть на него? – спросила Петронилла, ее отечное от вина, сужающееся книзу лицо было исполнено искреннего сочувствия.

Алиенора заставила себя посмотреть на ребенка – плачущего, завернутого в мягкую овечью шерсть, его положили рядом с ней на кровать. Она посмотрела на сморщенное сердитое личико, ее не тронуло, когда ребенок разразился новыми криками, выражая свое недовольство тем, что его вытолкнули в этот коварный мир. Алиенора хотела проникнуться к нему, к этому крошечному грустному существу, каким-нибудь чувством, – в конце концов, ведь не он же был виноват в ее несчастье. Но казалось, ей нечего ему дать – ни искорки нежности, ни материнского чувства. Алиенора чувствовала себя мертвой внутри. И все же это ее ребенок, строго напомнила она себе. Надо сделать что-нибудь для него. Неуверенной рукой она прикоснулась к нежной коже его щеки и благословила своего сына.

– Как его назвать? – спросила Петронилла.

– Какой сегодня день? – слабым голосом проговорила Алиенора.

– Канун Рождества. Сейчас принесут святочное полено [55].

– Через два дня – день святого Стефана, – устало сказала королева, – но я не могу назвать его в честь этого мученика, потому что англичане не очень любят покойного короля Стефана. Кажется, через три дня праздник святого Иоанна апостола и святого Иоанна Евангелиста. Я нарекаю его Иоанном.

Петронилла посмотрела на своего нового племянника.

– Пусть Господь пошлет тебе долгую и счастливую жизнь, милорд Иоанн, – сказала она, чувствуя, что рождение этого ребенка, которое должно было бы стать событием радостным, по каким-то непонятным для нее причинам стало событием очень печальным.

– Добро пожаловать, миледи, – официальным тоном произнес Генрих, наклоняясь над рукой королевы.

Когда Алиенора поднялась из реверанса, их взгляды холодно встретились. За те четырнадцать месяцев, что она не видела мужа, он прибавил в весе, а в рыжих кудрях появились седые пряди. Это потрясло ее, напомнило, что ни он, ни она не молодеют. Генрих казался нервным, издерганным. Так оно и было на самом деле, потому что государственные дела, бесконечная ссора с Бекетом и недавняя смерть матери тяжелым грузом лежали на его плечах.

Императрица до последнего вздоха оставалась неукротимой духом, а умерла она в сентябре в Руане после недолгой болезни. Алиенора не могла сильно скорбеть по ней, но знала, что Генриху, вероятно, очень не хватает матери. Матильда долгие годы правила от его имени Нормандией, к тому же по многим вопросам была его мудрой советчицей. Теперь, когда ее не стало, в жизни Генриха образовалась пустота. И все равно Алиенора не могла заставить себя сочувствовать мужу – уж слишком больно он ранил ее.

Генрих провел ее в замок Аржантана, ее рука легко лежала в его, но встречаться взглядами они избегали. Придворные прижимались к стенам, пропуская их – короля и королеву, которые после долгой разлуки соединились, чтобы возглавить рождественские торжества. Ходили всякие разговоры об их истинных взаимоотношениях, шепотком передавались слухи о прекрасной девице, запертой где-то в башне в Англии, но долгую разлуку вполне можно было объяснить и политическими причинами. Алиенора оставалась в Англии, готовила свою дочь Матильду к свадьбе с герцогом Саксонским, а Генрих подавлял еще один бунт в Аквитании, а потом уехал в Вексен, где вел нелегкие переговоры о перемирии с Людовиком.