Дибаш Каинчин - Рассказы

«Беда везде одинакова, — думал Болот и тоже плакал, — горе — всюду горе, и всюду от него на сердце — рубец, на лице — морщина... Хоть бы ты поднялась, поправилась, милая. А все я виноват, я...»

Тут вернулся парень на черной лошади. С ним примчалась краснощекая девушка. Красавица, слов нет! Круглолицего не видать в темноте, а девушка точно светилась — каждую черточку можно различить. Глаза большие, в пол-лица, и светятся, зеленые лучики летят из них. Волосы черные, длинные, густые, струятся, как хвост аргамака на скаку. Блестят, звенят, переливаются украшения на девушке. От самого уродливого в мире родила бы она красивого ребенка! И лошадь у нее — белая, словно молоко, стоит, переступает, как невесомая.

«Э-э, а что это такое у девушки в руках — круглое, темное? — сердце у Болота так и оборвалось. — Да это же — бубен! Боже, да она шаманка! Потому за ней круглолицый и ездил. Сейчас начнет шаманить, болезнь лечить, нечисть изгонять, а нечисть — это я и есть!.. Совсем пропал! О, помогите, Алтай мой, Земля моя!»

Похолодел Болот от страха. Вот тебе и красавица!

Девушка легко спорхнула с лошади и красиво, словно поплыла, заскользила, направилась к юрте. От дверей обернулась, глянула на Болота, сидящего на лиственнице, кивнула ему и улыбнулась.

В юрте развели большой огонь. Искры полетели густо, заспорили — какая из них прыгнет выше и дольше будет светиться. Из щелей юрты протянулись в темноту светлые волосы.

Бубен забухал, загудел, зарокотал. Крепился Болот, но сердце его вместе с ударами бубна запрыгало, задергалось — то заколотится бешено, то сорвется и чуть теплится, затухает, вот-вот остановится, то опять так застучит в ребра, точно вырваться хочет! Ни пошевелиться, ни вскрикнуть не может Болот. Будто душит, давит его страшный дурной сон.

Долго шаманила девушка. Долго мучила Болота.

Наконец послышался ее усталый голос:

— Вот что узнала я. Со звезды, называемой Землею, из среднего мира, где носят кушаки на пояснице, явился к нам нечистый. Наши беды, болезни — из-за него...

Распахнулась дверь, выскочила шаманка с чашкой, полной жидкого огня. Встала на колени и четырежды окропила огнем четыре стороны света.

Присмотрелся Болот — жутко стало: заходила шаманка в юрту девушкой красоты невиданной, а вышла древней старухой с глазами злыми, болезненными, они так и буравят, так и пронизывают насквозь, в душе шарятся... Боже, а это что? На лбу у старухи появился... третий глаз! Большой, с донышко чашки. Алмазный.

Шаманка вскочила. Плеснула огнем в сторону Болота. Попали капли ему на грудь, жгут нестерпимо. Он и не заметил, как слетел с дерева и покорно, как мышь перед змеею, присел перед шаманкой.

— Говори! — сказала она и угрожающе сунула палец в жидкое пламя. — Возвратишься или останешься?

— Домой мне надо, домой, — еле слышно проговорил Болот.

— Может, останешься? Со мной. Смотри, какая я красивая!

— Нет. Домой, домой мне надо...

Шаманка устало опустилась. Вздохнула она тяжело, и глаза ее налились слезами. Выплеснула она свой жидкий огонь за спину, через левое плечо, и, точно через силу, пошла к лиственнице, на которой только что сидел Болот. И только тут увидел он, что на нижнем суку дерева висит лошадиный череп и четыре белых мосла с копытами, а сама лиственница, как две капли воды, похожа на ту, земную, на вершине горы...

Шаманка сняла с дерева кости и череп, положила на землю и пошептала над ними. Кости медленно наполнились кровью, обросли сухожильями и мясом, покрылись шерстью. Шаманка вскочила, вскинула руки, словно выпустила птицу, и все, над чем она колдовала, превратилось в белоснежную крылатую лошадь.

Лошадь звучно заржала, заплясала разгорячившись, застучала копытами, вздымая пыль. Глаза косят диковато, а изо рта точно пламя пышет.

Если решил домой — садись! — приказала шаманка и опять взмахнула руками. — И скажи всему среднему миру, передай своим, которые носят кушаки на пояснице, — пусть мирно живут, пусть одумаются, образумятся, не воюют! Пусть будет у них много детей, много скота и хлеба! Пусть умножается и расцветает род их!

— Да сбудется все, что ты пожелала, исполнятся добрые слова твоя! Спасибо тебе! — сказал Болот и поклонился шаманке.

Тут старушка превратилась в девушку-красавицу, и третий жуткий глаз на челе ее исчез.

— Несчастная я, — тихо произнесла она. — Остался бы… Упала бы я тогда веред нашими богами, превратила тебя в здешнего жителя с кушаком под мышками. Жили бы вместе, детей поднимали — задрожал ее голос, умолкла девушка, а слова ее невысказанные, застывшие в груди, ясны были по ее глазам: «Один раз бог дал мне счастье… Но Земля твоя, Алтай твой, семья твоя — пересилили меня — Не смогла я их одолеть. Вечно одной мне быть…»