Катя Миллэй - Океан безмолвия

— Джош. — Она многое вкладывает в это слово. Протест, укор, вопрос, жалость. Все смотрят на меня. Я их не осуждаю. Сам напросился, повел себя, как тупица, не смог удержать рот на замке. Это был даже не выплеск эмоций. Я ни разу не повысил голос. Не думаю, что мой тон изменился. Тем не менее таким они меня еще не видели. Это все равно что Джош Беннетт, которого они знают, вдруг взял и вытатуировал имя Насти на своей груди. Дурь полнейшая, идиотизм и стыдоба.

— Прости, — продолжает миссис Лейтон. Я понимаю, что теперь она думает, будто я обманываю себя. Но я не из тех, кто тащит домой бездомных собачонок. Я не пытаюсь никого спасти.

— Она вам не клоун, — резко говорю я, ибо мне не нужны извинения миссис Лейтон. Она не обязана передо мной извиняться. Мне следовало прекратить спор, пока я был на коне. Вот это был бы разумный шаг, а я сегодня туплю.

— Одевается она, как клоун. — Саре явно тоже сообразительности не хватает.

— А мне нравится, как она одевается. — Трудно сказать, чего добивается Дрю: то ли пытается предотвратить грядущий спор, напоминая нам, какой он идиот, то ли он и в самом деле идиот.

— Конечно! Удобно раздевать! — парирует его сестра.

— В чем твоя проблема, Сара? — спрашиваю я.

— А твоя в чем? Родителей моих ругаешь за то, что они хорошо к ней относятся, меня — за то, что плохо. Это у тебя проблема. — Сара без труда повышает голос. Самое противное, что она права. Проблема у меня, и я даже не знаю, что это за проблема.

Сам не понимаю, как случилось, что наша застольная беседа вылилась в перепалку, но мне кажется, в этом я виноват. Держал бы рот на замке, наблюдая, как они мило играют в игру «Разгадайте Солнышко», и дело с концом. А я зачем-то в бутылку полез.

Миссис Лейтон удается прижать меня к стенке, когда я уже у своего грузовика и собираюсь уезжать. Господи, ну почему она не оставит меня в покое, как все остальные?! Но, судя по всему, нравится мне это или нет, она не даст мне уехать, пока я не отвечу на интересующие ее вопросы.

— Кто из вас встречается с этой девочкой?

— Думаю, никто. — Может быть, Дрю, но вряд ли. Во всяком случае, слово «встречается» было бы не самым подходящим определением для их отношений, но об этом я думать не хочу. — Дрю, наверно.

— Сомневаюсь. — Она многозначительно смотрит на меня.

— Тогда зачем спрашиваете?

— Джош. — Господи, когда она перестанет обращаться ко мне таким тоном?! Мягким, осторожным, как будто облизывает разбитое стекло. — Посмотри, как она одевается, как замазывает свое лицо, не разговаривает. Может, она и немая, но ведь все в ней взывает о помощи.

У меня такое чувство, будто я смотрю одну из серий «Больницы» [8] «Больница» (General Hospital) — популярный телесериал 1980-х из разряда «мыльных опер»; его показывали по телевидению в течение многих лет в дневное время. .

— Тогда почему ей никто не поможет?

— Может быть, потому, что никто не знает как. Иногда проще сделать вид, что все нормально, чем признать, что все ненормально, но ты не в силах ничего изменить. — Может, на самом деле она ведет речь обо мне, думая, что я не понимаю ее тонких намеков?

— Зачем вы мне это говорите? Скажите это Дрю.

— Ему все равно.

В ее голосе звучит укоризна, и я отвечаю на ее упрек:

— Мне тоже.

Я ненавижу свою левую руку. Ненавижу смотреть на нее. Ненавижу, когда она спотыкается и дрожит, напоминая, что я лишилась своей индивидуальности. Но я все равно смотрю на нее; ибо она также напоминает мне, что я намерена убить парня, который отнял у меня все. Я убью парня, который убил меня. И убивать его я буду левой рукой.

В четверг по пути на первый урок меня нагоняет Клэй Уитакер — растрепанный, всклокоченный, ну точно беглец с острова Отверженных мальчишек. Альбом, закрытый, как всегда, под мышкой, словно приклеенный. Мне хотелось бы посмотреть, что в этом альбоме. Интересно, сколько альбомов он уже изрисовал, быстро он их заполняет? Это явно не один и тот же альбом все время. Может быть, у него столько же изрисованных альбомов, сколько у меня исписанных черно-белых толстых тетрадей. Наверно, шкаф Клэя забит ими от пола до потолка, и, готова поспорить, если их пролистать, ни один рисунок там не повторяется. Не то что в моих тетрадях. Его альбомы рисунков, наверно, сродни фотоальбомам. Листая их, он может точно вспомнить, где находился в своем воображении, когда работал над тем или иным рисунком. У меня все не так. Листая свои тетради, читая то, что в них написано, я не могу сказать, что происходило в моей жизни, в моей душе в то или иное время. Я могу сказать лишь то, что происходило в один конкретный день, в тот самый день, который я якобы не помню.