Катя Миллэй - Океан безмолвия

У меня такое чувство, будто я чего-то жду. Жду того, что еще не произошло. Того, чего еще нет. Но это — все, что я чувствую. Только это. Я даже не знаю, есть ли я вообще. А потом кто-то щелкает выключателем, и свет гаснет, комната исчезает, состояние невесомости улетучивается. Мне хочется попросить, чтоб подождали, ведь я еще не готова, но возможности такой у меня нет. Со мной не чикаются. Меня не уговаривают. Никаких вариантов. Меня вытаскивают рывком. Выдергивают, так что голова почти отваливается. Я в темноте, все болит. Масса ощущений. Все нервные окончания горят. Шок, как при рождении. А потом вспышки. Все сущее — цвета, голоса, машины, резкие слова — мелькает вспышками. Но не боль. Боль — постоянная, неизменная, бесконечная. И это единственное, что я знаю.

Я больше не хочу просыпаться.

Вот и второй школьный понедельник позади. Казалось бы, за целый день эмоционального напряжения я должна выдохнуться, но, по-видимому, выдохлась я не до конца: никак не могу заснуть. Уже два часа лежу в постели, знаю, что сейчас за полночь, но точное время сказать не могу, с кровати часов не видно. Подумываю о том, чтобы взять толстую тетрадь, что прячу под матрасом. Сую под него руку, трогаю тетрадь. Свои три с половиной страницы я исписала, изложила все как есть, до единого слова, но сна по-прежнему ни в одном глазу. Можно, конечно, снова пописать, в какой-то степени это поможет, но не принесет того опустошающего изнурения, в котором нуждается мой организм. Я убираю руку из-под матраса и кладу на живот, сжимая и разжимая кулак в такт своему дыханию.

Дождь, я слышу, немного стих. Я откидываю одеяло и выглядываю в свое окно, выходящее на задний двор. Слишком темно, невозможно понять, моросит ли еще. Иду в переднюю часть дома, всматриваюсь в луч, отбрасываемый стоящим поблизости уличным фонарем. В желтом сиянии, отражающемся от мокрого тротуара, не видно падающих капель. Возвращаясь в спальню, на ходу снимаю свою импровизированную пижаму. Последние дни я только и мечтала, как бы отправиться на пробежку, бежать и бежать, вбивая свою агрессию в тротуар, оставляя ее за спиной. Эта мысль меня пьянит. В считаные секунды я натягиваю шорты и футболку, надеваю кеды. Мои ноги снова меня любят. Смотрю на часы: 12.30. Цепляю на пояс баллончик с перцовым аэрозолем, в правую руку беру куботан [2] Куботан — брелок для ключей в виде жесткого стержня 14 см в длину, 1,5 см — в ширину, используется как оружие самообороны. Разработан японским мастером боевых искусств Сокэ Куботой Такаюки (род. в 1934 г.). с ключами, хотя бегать с ним чертовски противно. Это — моя страховка. Зажатая в руке иллюзорная гарантия безопасности. Гарантия безопасности, которой не существует.

Я запираю за собой дверь и сразу пускаюсь бегом. По подъездной аллее выбегаю на залитую дождем улицу. Заставляю себя бежать трусцой, но это нелегко. Мне хочется нестись во весь опор, мчаться так, чтоб перехватывало дыхание, чтоб весь кислород в мире не смог вернуть меня к жизни. Влажность бешеная, да еще вкупе с жарой уходящего лета, но мне наплевать. Ну да, вспотею чуть больше обычного, но это ерунда. С каждой каплей пота из меня выхолащивается стресс, а вместе с ним тревога и энергия. Это значит, что я смогу провалиться в сон сегодня ночью, или утром, или когда там я доползу до постели. Может, не усну до школы, а потом весь день буду спать на ходу. Тем лучше.

Ноги не повинуются мне и буквально через несколько секунд сами собой срываются на быстрый бег. Позже они возненавидят меня, но это того стоит. Я привыкла бегать быстро, на длинные дистанции. Жаль, что передо мной не длинное прямое шоссе. Тогда бы можно было бежать и бежать, никуда не сворачивая, ни о чем не думая, не принимая никаких решений. Я сворачиваю направо, бездумно подчиняясь собственным ногам. Не обращаю внимания ни на дома, ни на машины. Мое тело, моя душа истосковались по бегу за последние две недели: сначала переезд к Марго и связанные с этим треволнения, потом — каждый вечер проливной дождь, приходилось сидеть дома. Если другого выхода нет — если придется ждать до ночи, пока погода прояснится, — значит, я буду бегать по ночам. Но больше так долго обходиться без пробежек я не стану.

Когда я в самый первый раз отправилась на пробежку, все кончилось тем, что меня стошнило на мои спортивные тапочки. Это был один из самых лучших вечеров в моей жизни. Начиналось все по-другому. Началось все с перепалок между моими родителями. А я слушала, как они ругаются из-за меня. Сидела в той своей комнате, сидела в той своей комнате, сидела в той своей комнате на одеяле, точно таком, под которым сплю здесь. Я сидела в той комнате, пока сидеть там стало невыносимо. Я больше не могла находиться в том доме, слушая, как родители раз за разом ссорятся из-за меня. Папа спрашивал маму, почему она продолжает винить себя. Мама спрашивала папу, почему его это не волнует. Папа отвечал, что убит горем, но не видит смысла тонуть в нем. А мама заявляла, что, пока я не оправлюсь от горя, она тоже не успокоится. И так изо дня в день, всегда одно и то же, до бесконечности.