Валерий Залотуха - Свечка. Том 2

Хотя вряд ли в «Ветерке» так уж любили детективы, там вообще не очень любили читать.

А он читал по детективу в день. Лежал и читал.

– А он разве не работал?

– Нет.

– Разве такое возможно?

– Возможно. Или деньги его работали, или начальство приказало. Потом, у нас же были инвалиды, больные… Вообще, про него разное говорили…

– Например?

– Например, что он работает на органы и что его отсидка у нас, небольшая кстати, это то ли отмазка от гораздо более серьезного обвинения, то ли выполнение какого-то секретного задания.

– Секретное задание в вашем отряде?

– Нет, конечно… Но он не сразу попал в наш отряд и сам к нам попросился.

– Разве такое возможно?

– А почему нет? В петушатник конкурса нет.

– Как он выглядел?

– Как выглядел… Выше меня, шире в плечах, круглолицый… Глаза темные, круглые… Нос картошкой и губы красные, полнокровные… Темные волосы… Он был притягивающий и одновременно отталкивающий…

– Его фамилия – Космачев?

– Да, Космачев.

И не только смотрел, но все время пытался остаться наедине.

Я избегал этого, но однажды, замешкавшись, остался.

Это было в нашем бараке, в обиженной, как там говорили, хате.

Он неслышно появился из-за спины, смущенно улыбаясь и заглядывая в глаза, держа в опущенной руке детектив с заложенным на нужной странице указательным пальцем.

– Напрасно вы ко мне так относитесь, – заговорил он с легкой укоризной. Голос у него был мягкий, обволакивающий, уговаривающий

– Как – так? – спросил ты, напрягшись и глядя в сторону.

– Неприязненно. С подозрением. Я не желаю вам зла. Если человек смотрит на другого человека, это не значит, что он от него чего-то хочет. Я сам могу вам помочь. Деньгами, едой, лекарствами…

– Спасибо, мне ничего не нужно, – глухо проговорил ты, по-прежнему на него не глядя. Ты очень нуждался тогда в лекарствах – изнуряюще-беспрерывно тупой саднящей болью болел желудок, но от этого человека не взял бы ничего, даже если бы умирал.

– Дело в том, так получилось, что я с вами заочно знаком и много о вас знаю.

Ты скосил на него недоверчивый вопросительный взгляд.

Он улыбнулся.

– Не все, разумеется, но много… Я, например, видел, как вас брали – по телевизору показывали. Вы меня сразу тогда заинтересовали. Я потом ни одной публикации про вас не пропускал, читал в газетах. Я ставлю себя на ваше место… Нет, я бы так не смог. Вы сильный человек.

Ты молчал. Была весна, ранняя весна одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. В открытую форточку вместе с холодным порывистым ветром доносились голоса старательно, но не очень слажено поющих на ходу людей:

Была Пасха, апрель месяц… Трава еще не пробилась, все оставалось серым, и чудом виделась расцветшая вдруг россыпь крашеной яичной скорлупы под ногами. Невидимыми текучими потоками ветер разносил над зоной идущий из церкви ванильный аромат куличей, он даже до вас доходил – туда, где вы работали, и ощущался, как запах рая в аду.

неожиданно красиво, почти по-оперному пропел вслед за хором Космачев. Ты взглянул на него удивленно, а он на тебя и, улыбнувшись, обнажая большие крепкие зубы, объяснил:

– Я в детском хоре Центрального дворца пионеров пел. Солистом не был, но в первом ряду стоял, по телевизору потом не раз сам себя видел. «Пионерия». А еще нас иногда называли ансамбль «Мечта педофила». – Космачев засмеялся, вспоминая, и с удовольствием продолжил: – До сих пор репертуарчик на уме. Нет-нет, да и запоешь:

Помните?

Ты не ответил. С улицы вновь донеслись неразборчивые слова церковного песнопения.

– И эти «песни» тоже помню хорошо, – продолжил Космачев. – Мама была неудавшейся оперной певицей, пела по вечерам в кинотеатре «Родина» на Семеновской, а по воскресеньям в церкви, в Елоховской, в церковном хоре, ну и брала меня с собой. Жили в коммуналке, с пьяницами и уголовниками, ребенка оставлять там было нельзя. Отца не было. Вот и таскала меня. Если хочешь привить человеку ненависть к церкви, ко всему церковному – начинай с детских лет. Тоска, бессмыслица, звериная серьезность. И все время спать хочется. «Спать хочется» – рассказ у Чехова был. Девочка-подросток не спала – не давал плачущий хозяйский ребенок, а потом взяла и задушила его… Помните?