Мария Голованивская - Пангея

Теперь замешательство охватило звонившую, и она повесила трубку.

Перезвонит, подумал Конон-младший и глотнул айриш-крим. Он горчил во рту и отдавал чем-то кислым.

Конон говорил с Леночкой, которую он не знал и знать не мог. С Гришкиной любовью. Леночка так и не перезвонила ему, потому что в тот момент, когда она разъединилась, ее собственный телефон принял ужасную эсэмэску, а потом и телефонные звонки их одноклассников: все, кто узнавал о внезапной Гришиной смерти, считали своим долгом сообщить новость именно ей, его единственной любви. Леночка разрыдалась. Ей сделалось невыносимо грустно. Как она будет жить без его обожания, собачьей преданности, готовности отдать последнее? О праздновании годовщины ее свадьбы с мужем в этот ужасный вечер больше не могло быть и речи.

Не дождавшись перезвона, Конон-младший попробовал набрать сам — любопытство победило в нем обычную робость, но сначала никто не подошел, а потом тот же женский голос сквозь рыдания проговорил:

— Маргоша, Гришка умер, представляешь? Какая глупая эта жизнь!

И телефон опять разъединился.

Конон-младший отхлебывал свой кофе и вертел телефон в руках.

Умер какой-то Гришка, женщина рыдает. О чем все это?

Посмотрел в окно. Метель усиливалась. Надо пока сидеть здесь. Он достал свой телефон, набрал номер, сказал, что застрял в дороге и сидит в кафе:

— Ты же на метро? — уточнил он. — Ну так подъезжай сюда, тебе какая разница?

Голос его звучал мягко, в конце разговора он даже улыбнулся, то ли от реплики собеседника, то ли своим мыслям.

Вернулся к чужому телефону.

Залез в фотографии. Интерьеры какого-то дома, дурацкие, нуворишские. Плотный мужчина, нос картошкой, глазенки скользкие, дурацкая улыбочка на лице. Италия. Желтые, синие, зеленые луга, стройные ряды кипарисовых аллей на фоне монотонно-синего неба. Оливковые рощицы. Горы шмотья. Конон опознал каждую марку, ну конечно, глупые девушки глотают эти кофточки, как снотворные, чтобы потом давать не просыпаясь. Рецепты из журналов. Лень было переписывать, вот и щелкнула телефончиком. Часы и дверные ручки. Фотографии чьих-то кредиток. Мужик какой-то улыбающийся, простоватый, с сильной фигурой. Педераст, решил Конон. Может, хохол или молдаванин. Сладенький…

Когда кофе кончился, он заказал еще один, а к нему еще и крендель с изюмом — грешен, любил булки, да и покопаться в чужом телефоне ему захотелось теперь с полным аппетитом.

На видео тот же самый мужчина, который попроще, с литым торсом и смазливой мордочкой, неумело конструировал поздравление с днем рождения.

— Ну Пашечка, ну пожалуйста, — ласково просил женский голос за кадром, — ну поздравь меня так с днем рождения, чтобы мне потом было приятно смотреть это и пересматривать. Ну постарайся!

— Маргоша, — мялся мужчина в маленьком окошке телефона, — ну что за фигня, ё-моё. Актер я, что ли? Ну ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Будь всегда молодой, поняла меня, молодой, худой, сисястой. Будь сладкой моей поганочкой, с жопой такой, чтобы у мужиков вставало оглоблей, поняла меня?!

Произнеся все эти яростные пожелания, Пашечка, улыбаясь во весь рот, расстегнул ширинку на джинсах и показал член — внушительных размеров — камера наехала, взяла крупный план, захватив и пальцы рук, начавшие привычно ходить туда-сюда.

— Этот дроч я посвящаю тебе, Маргошка! — сказал Паша. — Будь здорова, как корова!

Телефон зазвонил.

— Это Паша, — сообщил телефон, — ну ты как там?

— Это не Маргарита. Я нашел ее телефон в кафе. Передайте Маргарите. Я готов отдать, подъезжайте. Я остановился в отеле «Националь», я могу оставить его на ресепшене.

— Что за черт?! — квакнул телефон и рассоединился.

Но кто такие были эти ведьмы, вышедшие из-под земли на свет божий и защебетавшие птичьими голосами? Кто были эти худышки и стройняшки, славные обладательницы двадцатисантиметровых каблуков и ботокса под кожей? Почему именно они повели корабль на рифы и куда отошел славный боевой капитан?

Никаких ответов на эти вопросы не существовало. Просто холод вытащил их на поверхность, а дальше они сцепили свои тоненькие белесые ручки и потянули друг друга на сальный запах денег, потянулись на эти улицы, к этим больным фонарям, к этим агонизирующим витринам, прилавкам, темным щелочкам банковских автоматов. Эти молодые ведьмы питались огнем неоновых вывесок и рекламных щитов, сладкой уличной пестрой требухой, они купались по ночам в подземных реках, плескались и барахтались в черной воде, забавляясь плавающими здесь же блескучими побрякушками.