Элис Манро - Мишка косолапый гору перелез

Можно, разумеется, вести их в комнате Фионы. Постучаться туда Грант не мог себя заставить, хотя довольно долго простоял перед закрытой дверью, глядя на диснеевских птичек с острой, поистине злокачественной неприязнью.

Еще они могут быть в комнате Обри. Но Грант не знал, где она. Чем усерднее он исследовал учреждение, тем больше обнаруживал коридоров, холлов с креслами, пандусов и, скитаясь по ним, все еще запросто мог заблудиться. Бывало, возьмет за ориентир какую-нибудь картину или кресло, а на следующей неделе — глядь, — избранный им маяк уже, оказывается, перемещен в другое место. Признаваться в этом Кристи не хотелось — еще подумает, что у него самого с мозгами непорядок. Надобность непрестанных подвижек и перестановок он объяснял себе тем, что все это ради проживающих — чтобы сделать их ежедневные прогулки разнообразнее.

Не говорил он Кристи и о том, что видит иногда в отдалении женщину, думает, что это Фиона, а потом спохватывается: нет, нет, какое там, не может же она быть так одета. Когда это, спрашивается, Фиона ходила в ярких блузках в цветочек и небесной голубизны мятых шароварах? В какую-то из суббот он выглянул в окно и увидел Фиону — наверняка ее, тем более что с Обри: она катила его в инвалидном кресле по одной из очищенных от снега и льда мощеных дорожек; на ней была какая-то дурацкая вязаная шапочка и куртка с рисунком из синих и лиловых завитков — такие куртки он видел в супермаркете на местных женщинах.

А! Этому вот какое может быть объяснение: тут, должно быть, не очень-то заморачиваются сортировать одежду, какая чья, — женская и ладно, лишь бы размер подходил. В расчете на то, что старушке в любом случае своих вещей не узнать.

Да еще и волосы ей подстригли. Куда только девался ее ангелический нимб. Как-то в среду, когда обстановка была ближе к нормальной (то есть за столами вовсю шла игра в карты, а в комнате трудотерапии женщины кроили шелковые лоскуточки, делая искусственные цветы или одевая кукол, и никто не стоял у них над душой, не докучал и не восхищался), на горизонте снова показались Обри и Фиона, так что Гранту выдалась очередная возможность насладиться краткой, дружеской и сводящей с ума беседой с женой. Он спросил ее:

— Слушай, а зачем тебе волосы-то состригли?

Фиона пощупала голову ладонями, проверила.

— Как зачем?.. А мне они зачем? — сказала она.

Однажды он решил, что надо бы выяснить, что делается на втором этаже, где держат людей, которые, как сказала Кристи, действительно не в себе. Те, что ходят тут внизу по коридорам, разговаривая сами с собой или пугая встречных странными вопросами типа «А я свитер, что ли, в церкви оставила?», надо полагать, отчасти все-таки в себе.

Для диагноза информации недостаточно.

Лестницу он нашел, но двери наверху все заперты, а ключи только у персонала. В лифт тоже не зайдешь, если кто-нибудь на сестринском посту не нажмет кнопку, чтобы открылись двери.

Что они там делают, когда совсем свихнулись?

— Одни просто сидят, — сказала Кристи. — Другие сидят и плачут. Третьи орут так, что дом как бы не рухнул. Бросьте, зачем это вам?

А иногда они опять приходят в себя.

— Заходишь к такому в комнату каждый день в течение года, и он тебя в упор не узнает. А потом в один прекрасный день: «О, привет, а домой меня когда выпишут?» Вдруг, ни с того ни с сего, он снова абсолютно нормальный.

Но ненадолго.

— Думаешь, ух, здорово, выздоровел. А потом он опять туда же. — Она щелкнула пальцами. — Вот прямо так.

В городе, где он когда-то работал, был книжный магазин, в который они с Фионой заходили раз или два в год. Покупать он ничего не собирался, но кое-какой давно заготовленный список книг у него был, и он взял две-три книги из списка, а потом купил еще одну, которую заметил случайно. Про Исландию. То была книга акварелей девятнадцатого века, написанных в Исландии какой-то путешественницей.

Говорить на языке матери Фиона так и не научилась и не выказывала большого почтения к сказаниям, этим языком хранимым, — тем сказаниям, понимать которые Грант обучал студентов и научные работы о которых писал и прежде и пишет теперь. Посвятил им, можно сказать, всю жизнь. Она же называла их героев «старикашкой Ньялом» и «старикашкой Снорри» [6] Ньял — законник и мудрец, герой «Саги о сожженном Ньяле», сожженный в своем доме во время междоусобиц (980–1010). Снорри — норвежский купец, герой «Саги о Снорри, Плешивой Бороде из Сундука». . Но к самой стране последние несколько лет стала проявлять некоторый интерес, начала заглядывать в путеводители. Прочитала о поездках Уильяма Морриса и У. X. Одена [7] Уильям Моррис (1834–1896) — английский поэт-неоромантик, художник, дизайнер, промышленник, социалист; дневники его путешествий по Исландии (1871 и 1873) с собственными зарисовками были изданы под названием «Исландские журналы» (1911). Уистен Хью Оден (1907–1973) — англо-американский поэт; результатом его поездки в Исландию стала книга «Письма из Исландии» (1937; написана совместно с североирландским поэтом Луисом Макнисом (1907–1963). . Но чтобы самой туда поехать — это нет. Говорила, что там чересчур несносная погода. А кроме того, по ее мнению, у каждого должно быть такое заветное место, о котором думаешь, много о нем знаешь и, быть может, стремишься туда душой… Но спешить с реальной поездкой совершенно не обязательно.