Элис Манро - Мишка косолапый гору перелез

Чего в «Лугозере» маловато, так это зеркал, поэтому ему не приходилось ловить в них отражение того, как он крадется, как шныряет, рыщет. Но время от времени в голову все равно закрадывалась мысль, насколько он выглядит глупым, жалким, да просто безумцем каким-то, по пятам преследующим Фиону и Обри. А лицом к лицу ни с ним, ни с нею встретиться не выходит, хоть тресни. И все меньше и меньше уверенности в праве тут торчать, но ведь и исчезнуть тоже — как можно? Даже дома, работая за столом, занимаясь уборкой или швыряя лопатой скопившийся во дворе снег, он слышал, как тикает в голове метроном, отсчитывающий секунды до «Лугозера», до следующего посещения. Временами он сам себе виделся мальчишкой-осёликом, этаким безнадежным воздыхателем, а иногда кем-то вроде тех жалких бедолаг, что преследуют знаменитых женщин и пристают к ним на улицах: конечно, ведь он так в себе уверен, он знает, что настанет день, когда она опомнится, все бросит и ответит на его любовь.

Сделав над собой огромное усилие, он сократил частоту посещений, стал ездить туда только по средам и субботам. Кроме того, взял за правило в дальнейшем уделять внимание более общим аспектам жизни пансионата, будто он навещает его как бы отвлеченно, приходит с инспекцией или проводит социальное исследование.

По субботам праздничная суматоха и напряженность. Родственники прибывают пачками. Главенствуют, как правило, матери, ведут себя подобно добронравным, но неотступным овчаркам, направляющим стадо, состоящее из мужчин и детей. Лишь в самых малых детях не чувствуется некоторой опаски. Эти с первого шага в вестибюль видят одно: пол состоит из зеленых и белых квадратов, поэтому на один цвет наступать можно, а другой надо перепрыгивать. Кто посмелей, подчас пытаются и прокатиться, вися на спинке кресла на колесах. Некоторые так в этом упорны, что не слушают родителей, сопротивляются, так что приходится их уводить и сажать в машину. И ведь как радостно тогда, с какой готовностью чадо постарше или отец вызывается конвоировать изгнанника, тем самым сводя на нет и свое участие в визите.

Непрерывность разговора поддерживают женщины. Мужчины выглядят запуганными, подростки обижены и сердиты. Тот, кого навещают, едет в инвалидном кресле или идет, ковыляя, с палкой; либо, гордый тем, сколько народу к нему съехалось, важно вышагивает во главе процессии — какой, мол, я самостоятельный, — а глаза у самого все равно пустые; либо начинает под давлением нервической обстановки лепетать что-то невнятное. Да и то сказать: теперь, в окружении разного рода пришлой публики, здешние обитатели вовсе не производят впечатление таких уж нормальных людей. Щетина с подбородков старух сбрита, глаза с какою-либо порчей скрыты повязкой или темными очками, неуместные возгласы загодя утихомирены таблеткой, но все равно какая-то на них на всех пелена, какая-то затравленность и ригидность, как будто эти люди удовольствовались тем, чтобы стать памятью себя, сделаться собственной последней фотографией.

Теперь у Гранта больше понимания того, как, наверное, это воспринимал мистер Фаркар. Здешний обитатель (даже тот, кто не принимает участия ни в какой деятельности, а лишь сидит, смотрит, как открываются и закрываются двери или просто уставился в окно) внутри себя, в своей голове ведет напряженную жизнь (не говоря уж о жизни его тела, о зловещих переворотах в кишечнике, о внезапных прострелах и болях где можно и нельзя), причем такую жизнь, которая в большинстве случаев не очень-то поддается описанию, да и разве расскажешь о ней всем этим пришлым. В итоге все, что человеку остается, это ехать в кресле или иным образом как-то перемещать себя в пространстве, надеясь все же выискать что-нибудь такое, что можно этим пришлым показать или рассказать.

Вот можно похвастать зимним садом, большим экраном телевизора. Отцы — да, их это впечатляет. Матери хвалят папоротник: эк ведь разросся! Вскоре все рассаживаются вокруг маленьких столиков и едят мороженое (отказываются лишь подростки, которым все до смерти омерзительно). Повисшие на трясущихся старых подбородках капли отирают женщины, мужчины стараются смотреть в другую сторону.

Должно быть, в этом ритуале что-то есть, может быть, даже эти подростки когда-нибудь будут рады, что все-таки приехали, навестили. В обычаях больших семей Грант специалистом не был.

Навещать Обри ни дети, ни внуки не приезжали, и, раз уж в карты по субботам играть нельзя (столики заняты, за ними едят мороженое), они с Фионой от субботнего столпотворения держались подальше. В зимнем саду их нет: конечно, как при таком обилии народа там предаваться интимным беседам?