Дибаш Каинчин - Крик с вершины

Круглое, загорелое до черноты личико девушки открыто, спокойно. В черных глазах — радость. В имени ее — Ожидание, Надежда. В твердых маленьких ладошках — жизнь.

Затем был концерт, но Калап даже не глянул в сторону сцены. Шею извертел — на Сакылту смотрел. Почему раньше не видел? В груди — теплая боль. Не выдержал, вышел из клуба. И в темноте перед ним ее лицо. В окнах домов — ее глаза. Луна взошла — ее улыбка…

Отгремела музыка в клубе. Разошлись старики. Снова зазвучал магнитофон. Калапа потянуло туда. На лестнице — Сакылта.

— Кого ждешь, милая? — сам удивляясь собственной смелости, спросил Калап. Ему казалось, что он знаком с этой девушкой давным-давно.

— Не знаю, как до дома добраться, — бойко ответила она. — Кто бы помог донести…

С этого и началось. Больше года Калап только этим и жил: день пасет, вечером овец в кошару загонит, заседлает Каурого и галопом в верховья Кушкулу, на стоянку Быйанкиных — за пятнадцать верст! К рассвету — обратно. Летом отара отца Сакылты еще дальше паслась. Все равно ездил. Кула-Ат до того к осени отощал, еле ноги волочил. Да и Калап дошел.

— Как бы тебя вместе с конем за хвост поднимать не пришлось, — ругается мать. — Чем маяться так, не лучше ли будет сосватать девушку?

Сказать Сакылте: «Давай один очаг разожжем» — язык не поворачивается. О чем только не переговорят, не замечают, как время летит, а о любви сказать духа не хватает. Вдруг откажет? Что тогда? Хоть вешайся. Никого, кроме нее, Калапу не нужно. А тут еще парень один — учился вместе с Сакылтой. Тоже чабан. Каждый вечер тут как тут. Кто из них двоих у нее в сердце? Кому она скажет «да».

Надо что-то делать, — не выдержала мать, когда на вторую зиму перевалило. — Если не сейчас свадьбу справлять, когда еще?

Пошла к жене Чарбака, жившей по соседству с Дьорго, отцом Сакылты.

— Совсем извелся сын. Сосватай, голубушка!

Благодарение богу! Через неделю Сакылта сказала «да». Ему, Калапу.

Свадьбу справляли в новом клубе.

…Калап вел в поводу Каурого, не спеша шагая за отарой. Поднялся из оврага, а тут Сакылта. Стоит, посмеивается, цветы рвет.

— Ты зачем, милая, пришла?

— Просто так. Разве нельзя — просто так? — смеется Сакылта.

— Ведь мы договорились…

— Ну и что? Здравствуй, Калап! — руку протянула.

— Ты что? С ума сошла? Здороваешься со мной? — удивился Калап, но руку протянул уже.

— Как же с тобой не поздороваться, — Сакылта опустила глаза. — Целый месяц тебя не видела. Не поговорили ни разу, не побыли вместе…

— И правда.

Калап пустил Каурого, сел посреди лужайки, голубой от ветренников и алой от кандыка. Сакылта опустилась рядом на зеленый шелк молодой травы, прижалась к его плечу.

Последние лучи заката. Длинные-длинные тени. Все ярче, все гуще краски природы, все четче. Поет взахлеб ранняя кукушка. Птицы гомонят в кустах. Снизу, со стороны стоянки, доносится блеяние овец. Все вокруг живое: живая земля, живые горы, деревья живые, трава живая. Все растет, набирается сил, тянется к солнцу.

— Подожди… Как бы Тукпаш не подъехал.

Не бойся. Он по логу Еланду овец гонит…

…Полдень. Жара.

На водопое овцы Мыйыксу. Отара Калапа уже напилась и спокойно пасется у подножья Алтыгы-Арт. С самого восхода солнца бегают овцы, хоть на время угомонились. Окот подходит к концу, работы поубавилось. За день ягнятся десять — пятнадцать маток. В теплую погоду с кураганами ничего не случается — сами встанут на ноги, сами сосут матерей. Вечером загонишь их в кошару — и все. Ну, ночью раза два посмотреть все же приходится.

Повыше зарослей кустарников, на солнечном пригорке, расселись дед Мыйыксу, Калап и Тукпаш.

— С этими овцами и с ума сойти недолго, — рокочет баском Мыйыксу. Он рад не рад, что среди бела дня представилась возможность отвести душу, поговорить. — Верите? Вчера ночью с кровати свалился! Что, думаете, случилось? Сон приснился. Овцы, конечно, будто только что спустился я из тайги. Пересчитал отару — двенадцати голов не хватает. Надо же! Давай назад, в тайгу. Когда и доехать успел — пути два дня, не меньше. Смотрю, овцы мои сидят на крыше юрты. А одна больная — сннероз у нее — взобралась на дымоход. Обрадовался — слов нет! Бросился к ним… Грох!.. Лежу на полу. Лоб об угол стола разбил. Если есть за что зацепиться — не промахнешься!.. А жена…

Докончить рассказ он не успел. Погоняя рыжего коня, из арала выехал Шаты — сосед и родственник Мыйыксу. Увидел чабанов, взмахнул руками, словно собирался лететь, — «ээ-э-ий»! Подъехал ближе, легко соскочил с коня, залился смехом.