Сын Ок Ким - Сеул, зима 1964 года

— Ясно, — сказал Ан, отдавая деньги обратно. — Слава богу, в этом мире существуют женщины, которые демонстрируют особенности, присущие только женскому полу.

— Вы имеете в виду мою жену? — с грустью в голосе спросил мужчина. — Особенность моей жены состояла в том, что она была очень смешливая.

— Нет. Я предлагал наведаться к девицам на Чонно-3, — сказал Ан.

Мужчина презрительно улыбнулся в сторону Ана и отрицательно покачал головой. Мы приехали на место пожара. Не стало ещё тридцати вон. Пожар начался на первом этаже в лавке с красками, а сейчас языки пламени уже вырывались из окна второго этажа «Центра обучения парикмахерского дела». Свистки полицейских, вой пожарных сирен, треск, доносящийся из огня, звуки ударов водяных струй, встречающих на своём пути стены здания. Однако людских голосов не было слышно вовсе. Люди, будто они в чём-то провинились, с красными лицами из-за отсвечивающих языков пламени, стояли, словно неподвижные истуканы.

Мы подобрали по банке с краской, что были раскатаны под ногами, и, усевшись на них верхом, стали наблюдать за пожаром.

Мне хотелось, чтобы огонь горел подольше. Пламя подобралось к вывеске «Центр обучения парикмахерского дела» — языки пламени уже лизали слово «дела».

— Послушайте, Ким, давайте продолжим нашу беседу! — предложил Ан.

— Что есть пожар? Да ничего особенного. Дело лишь в том, что то, что мы видим сейчас, завтра можно будет посмотреть в утренних газетах, вот и вся разница. Этот пожар и не ваш, и не мой, и не его. Выходит, что он становится нашим общим достоянием. Однако ж пожар не может длиться бесконечно. Вот именно по этой причине меня и не интересует пожар. А вы, Ким, что думаете по этому поводу?

— Я согласен, — ответил я, не задумываясь, глядя на то, как на вывеске загорелся конец слова «парикмахерского».

— Нет, я неправильно выразился. Пожар — не наша собственность, он принадлежит только сам себе. И мы для него ничто. И поэтому меня не интересует пожар. А что вы скажете на это?

— Совершенно согласен…

Струя воды устремилась к только что загоревшемуся слову «обучения». С того места, куда ударила вода, начал подниматься серый дым. Наш безжизненный спутник вдруг энергично вскочил со своей банки.

— Это моя жена! — закричал он, широко раскрыв глаза и указывая пальцем в центр бушующего огня. — Она кивает мне головой! Она трясёт ею, будто голова её раскалывается от боли. Родная моя!..

— То, что голова раскалывается от боли — это признак менингита. Но там всего лишь огонь, чьё пламя развевается на ветру. Сядьте! Как ваша жена могла оказаться там? — сказал Ан, оттаскивая бедолагу назад и усаживая его на место. Затем он повернулся ко мне и тихонько зашептал:

— Он, кажется, пытается нас рассмешить — занятный тип!

Я увидел, что снова вспыхнули искры пламени на конце слова «парикмахерского», огонь на котором, казалось бы, потух. Струя воды снова ринулась туда. Однако, мечась из стороны в сторону, она не попадала в цель. Языки пламени стремительно начали лизать первые буквы слова «обучения». Я желал, чтобы огонь поскорее добрался и до слова «Центр», и чтобы из всех многочисленных зрителей пожара я был бы единственным свидетелем того, как эта вывеска загорелась. Однако тогда мне пришло в голову, что это самый, что ни на есть, настоящий живой огонь, и я отмёл то, что желал до этого.

Я заметил, как какой-то белый свёрток пролетел мимо с нашей стороны, где мы, съёжившись, сидели на банках с краской, в сторону горящего здания. Этот голубок упал прямо в самое пламя.

— Что-то ведь залетело в огонь, правда? — спросил я, повернувшись к Ану.

— Да, что-то пролетело, — ответил Ан и, взглянув на нашего спутника, спросил у него. — Вы видели?

Мужчина продолжал сидеть, не говоря ни слова. В это время к нам подбежал полицейский.

— Это вы! — закричал он, хватая рукой нашего спутника. — Что вы только что бросили в огонь?

— Ничего я не бросал.

— Что-что? — заорал полисмен, угрожающе замахиваясь на мужчину, будто собирался его ударить. — Я видел, как вы что-то бросили. Что это было?

— Это были деньги.

— Деньги?

— Я завернул деньги с камнем в носовой платок и бросил в огонь.

— Это правда? — спросил полицейский у нас.

— Да, это были деньги. У этого человека есть странное суеверие, что если бросить деньги в огонь, то дела пойдут в гору. Можно даже сказать, что он малость не в себе, но, в общем-то, он обыкновенный торговец, который ничем противозаконным не занимается, — ответил Ан.