Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

— Пока да.

— Дай мне свой адрес.

— У меня сейчас нет его под рукой, — соврал Захарий Бидерман, — я потом тебе пришлю.

Лео Адольф сделал вид, что ему поверил.

— До встречи, Захарий. И советую тебе в будущем, чем бы ты ни занялся, не высовывайся слишком сильно. Знаешь, как говорят: «Высоко взлетел, больно падать».

Захарий вздохнул и повесил трубку: одна из самых неприятных особенностей его нынешнего положения была в том, что каждый норовил дать ему совет о том, как себя вести; потом, обдумывая утренние дела, он быстренько подвел итог: папки с делами в его кабинете уже упаковала Сингер, и ему оставалось только убедиться, что персонал в жилой части особняка закончил укладывать его одежду в саквояжи, а самому упаковать какие-то личные вещи.

Он поднялся в свою спальню, где его взгляду открылись опустевшие полки в открытых шкафах. Розы дома не было. Захарий так и не понял, то ли она из деликатности хотела таким образом сделать его отъезд менее болезненным, то ли это было просто еще одно проявление безразличия.

В ванной комнате, которую теперь отвела для него жена, он собрал свои вещи: бритвы, кремы, шампуни… вырвал волосок, который вырос у него в ухе, пошел помочиться.

Со всех сторон его окружали зеркала, и он вгляделся в свое отражение: пожилой мужчина, полноватый, придерживает рукой член. И что? Вот из-за этого типа поднялся такой кавардак? Бред какой-то… Он смотрел на собственный пенис, безвольно повисший у него между пальцами, на его сморщенную кожу с фиолетовым отливом. И вот это разрушило все его будущее? Вот эта дряблая штуковина?.. Отросток, который только казался на что-то годным… Уродливый придаток… Захарий показался себе ничтожеством и прижался лбом к холодному кафелю, чтобы не упасть.

Уже несколько недель он не пользовался своим членом по назначению. Пока Захарий был под стражей, он даже не притрагивался к нему, чтобы не давать повода для обвинений в одержимости сексом, которую ему приписывали. Выйдя из камеры, он тоже не решался ни сам себя удовлетворить, ни обратиться к услугам девушки по вызову. Даже когда он был в туалете, в четырех стенах, ему казалось, что за ним подсматривают или на него наставлены камеры, что вот-вот неизвестно откуда появится женщина-прокурор, ткнет в него осуждающим перстом и воскликнет: «Вот он! Вы только посмотрите, что он делает, этот мерзавец!» Вместо сексуального напряжения на него теперь давил страх. Что касается Розы, она запретила ему к ней приближаться и велела спать в комнате для гостей, в самой дальней и уединенной, чуть ли не на чердаке. Когда он умолял ее простить его, она только отвела глаза. Роза любила его победителем, а кающимся грешником или смертельно раненным он был ей не нужен. В любом случае, с тех пор как между ними встала эта женщина, Диана, — кстати, кто она такая вообще? — Роза и Захарий жили под одной крышей словно чужие: каждый оставался на своем этаже, как будто им полагалось избегать друг друга.

Он услышал, как за дверью кто-то кашлянул. Захарий застегнулся и вышел. Метрдотель сообщил ему, что его спрашивает «одна молодая дама».

Удивленный Захарий спросил, как ее зовут.

— Ее имя вам незнакомо. Но она мне сказала, что вы ее наверняка узнаете.

Захарий попытался прочесть по бесстрастному выражению лица метрдотеля, о чем он думает: небось решил, что это одна из его любовниц. Интересно, так оно и есть?

— Пусть подождет меня в моем бывшем кабинете, Бенуа, я сейчас спущусь.

Хотя метрдотель сохранял невозмутимость, Захарий все же уловил неприметное движение век при упоминании о «моем бывшем кабинете» — деталь, говорившая о его предстоящем отъезде.

Захарий сунул в несессер все оставшиеся вещи и через пять минут спустился на этаж вниз.

При его появлении молодая женщина поднялась, руки у нее были стиснуты на животе, плечи опущены — неловкая поза, словно ей вообще было тяжело находиться в этом здании.

— Мадемуазель?

Она смешалась, склонила голову набок и взглянула на него: у нее было усталое лицо и круги под глазами. Он ее узнал: это была служанка, за которой он спустился в погреб во время того злосчастного приема.

Она поняла, что он ее узнал.

Так они стояли и глядели друг на друга, не двигаясь, каждый пытался свыкнуться с видом другого. Наконец Захарий справился с собой, предложил ей сесть и прошел за письменный стол, крутя в руках мобильник.

Она села, положила сумочку на колени, оставаясь в напряженной, стесненной позе, словно ждала автобуса на неудобной скамейке. В конце концов она решилась и заговорила: