Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

— Коперник? Коперник! Коперник, ты здесь?

Марселла дала ей покричать в свое удовольствие минут пять, а потом присоединилась к ней с сочувственным видом.

— Жаль мне вас, мадемуазель Бовер. Вашего Коперника тут нету. Я бы его заметила. Да и потом, если честно, в аэропорту он не выжил. Это же все знают. Говорят, птиц засасывает в двигатели. Чпок! И в самую турбину! Ох, простите, мадемуазель, при всем к вам уважении, там уже сразу получился паштет, а не Коперник.

— Вы никогда его не любили!

Разгневанная мадемуазель Бовер уже не могла сдерживаться. Ее доконало безразличие, с которым Марселла говорила о возможной гибели Коперника. Она смерила взглядом коренастую тетку, удивляясь, как это она могла ее выносить столько лет: Марселла не только помощница по хозяйству никудышная, так еще и говорит такие неприятные вещи.

— А как там ваш сын? — спросила мадемуазель Бовер бархатным голоском, уверенная, что Марселлу упоминание о нем не порадует.

— Да разругались мы.

— Почему же?

— Ну, все неудачно вышло.

— Что вышло?

— Ну с этой его невестой. Такая говнюшка-девица! Просто стерва маленькая…

Мадемуазель Бовер приготовилась услышать что-то забавное.

— Ну он хотел нас познакомить на «нейтральной территории», как он сказал. Вообще странное выражение… Мы ж не на войне! Короче, встречу назначили в кафе, в одном дорогом отеле. Ну, мне вообще сразу не понравилось, какую она рожу скроила, когда меня увидела, девчонка-то эта. А что она себе думала? Что я похожа на сына, что ли? Я ж все-таки женщина, а это совсем другое дело, тем более что я уж и вырядилась, как в тридцать лет. Даже шляпу надела.

— Шляпу?

— Ага.

— Это вы-то, Марселла?

— Ну я ж все поняла, что вы мне тогда сказали, мадемуазель… Ну, что мы из разных миров — Пеперики эти и я. Так я уж себе купила шляпу от Инно. С вуалькой даже.

— С вуалькой?

— Ну да, это модно.

— С черной вуалькой?

— Нет, с белой, я же не в трауре.

— И что было дальше?

— Ну, мне показалось, она стесняется, малышка-то, ну я и завела беседу первой, чтобы ей было попроще. Это ж нормально: я и старше, и жизненного опыта у меня больше. Миленько поговорили. Мне так очень понравилось. А вечером сын позвонил и давай меня ругать. Сказал, что не надо было говорить, чего я сказала.

— А чего, например?

— Ничего. «Низкопробные темы» — так он сказал. Я даже слово запомнила, потому что раньше его не слыхала. «Низкопробные». Ну, я посмотрела в словаре. Но мне и сразу-то по его тону было понятно.

— Скажите поточнее, Марселла. В чем он вас упрекнул?

— У девчонки его сенная лихорадка, ну вот мы и заговорили о здоровье. И представьте себе, мой сынок не стерпел, что я рассказала, что у меня опущение органов. А между прочим, опущение органов — это больно. Ну и я рассказала, как я лечу запоры. Вы же знаете, мадемуазель Бовер, у меня всегда была с этим проблема. А все потому, что моя левая ободочная кишка…

— Ваша левая ободочная кишка?

— Ну да, моя левая ободочная кишка чуть длинней, чем надо. Вот и все! Просто длинная. И там выходит застой.

— Как вам повезло, что это не правая!

— Так вот, сынок мой взбеленился и не желает меня видеть. Ну и бог с ним, я его накажу — не пойду на его свадьбу!

— А ваши двести сорок два евро?

— Какие еще двести сорок два евро?

— Которые вы собрали на ночной столик…

Марселла разрыдалась:

— Он мне их вернул!

Не меньше пяти минут Марселла рыдала, уткнувшись в платок, который мог бы быть и побольше. Мадемуазель Бовер отвела ее на скамейку и ободряюще похлопала по плечу, не сводя глаз с деревьев. К сожалению, как она ни крутила головой, результата не было: Коперник бесследно исчез.

Посидев для приличия немного рядом с Марселлой, мадемуазель Бовер обняла консьержку, пообещала ей еще как-нибудь заглянуть, когда снова «окажется на континенте», а потом легким и кокетливым шагом удалилась.

После километровой прогулки она, вся в поту из-за жары и переживаний, села в автобус, чтобы вернуться в Маду.

Оказавшись в своем квартале, она пошла уже не так игриво. И легкость куда-то испарилась. Она словно вся обмякла и отяжелела. Пару раз ей пришлось остановиться и передохнуть в тени у каких-то подъездов: она чувствовала себя такой слабой, что боялась упасть.

Пока она стояла у закусочной Абузера, к ней ринулся какой-то тип:

— Мадемуазель Бовер!

Она вытаращила глаза на темноволосого мужчину, который улыбался ей широченной улыбкой.

— Мадемуазель Бовер, как я рад вас видеть.