Клаудио Магрис - Вслепую

Эту историю у меня тоже украли. Вернувшись в Лондон, я сразу же загремел в тюрягу «Тутхил Филдз» по причине того, что покинул Англию, не имея на то разрешения и нарушив тем самым данное мною слово чести. Книгу же мою переиначили и напечатали Хукер и Маккензи, предложившие собственную, надуманную версию исландской революции. Моя рукопись исчезла, и мне пришлось переписывать её повторно, но к тому времени были изданы и остальные книги. Почти идентичные моим.

Так и Магнус Финнусен, который за три недели до происшествия стал моим бардом, переделал завершение своей оды, когда меня свергли и арестовали. Прочтите-прочтите, доктор. Об этом пишет в своём талмуде даже Дэн Спрод. «Мы видим разрушения, сотворяемые ужасным всесокрушающим демоном», — это обо мне. Armis succintum omnia abruere, at rum ve-xillum erexit dicens se pacem et libertatem adferre [48] «Всё разрушает и крушит доспехи, поднял знамя, говоря, что нужно принести мир и свободу» ( лат. ) . Как Вам такая латынь, выпускник Высшей Нормальной Школы Пизы и товарищ с улицы Мадоннина Блашич? Не ожидали? Ученики школы Бессастадира помимо латыни изучают ещё греческий, иврит и теологию. Я без раздумий выделил этой старинной славной школе тысячу долларов, инвестируя, таким образом, в заставленные грандиозными историями с печальным концом полки. Там же была и исландская Библия. Та тысяча долларов мне досталась от датских вельмож и чиновников: я заставил их поменять мне только что напечатанные моим правительством голубые бумажки на настоящие деньги. Управлять школой мне помогали епископ Виделинус и настоятель Магнуссен. Я же был директором, потому что лично подписал декрет о назначении себя на этот пост, отдавая себе полный отчёт о принятой ответственности.

Каждый из томов, хранящихся в почтенной библиотеке Бессастадира, рассказывает одни только печальные истории. Драконы напрасно стерегут проклятые сокровища, им отрубают головы, но золото фатально, оно ведь как руно, поэтому герою, убившему его стражника, приходится хуже, чем Ясону: герой погибает, он чист и непобедим, но предательски сражен исподтишка, его кровь порождает другую кровь, взывает к ней, как революция; клокотание душит племя и род, на шее петлёй сжимается красный платок; принцессы растоптаны копытами белых коней. В подобных сказаниях железного века всё — мир, люди, боги — идёт навстречу общему концу, всеразрушающему огню. Как же я смел надеяться на положительный исход своей собственной затеи? Все истории сгорают в пламени аутодафе…

Пусть говорят, что хотят, обо мне, о моей революции. Обман и очернение — награда истинного революционера. Кто это вновь заладил историю о показаниях капитана Листона? Кто, прячась за псевдонимом, утверждает, что это именно он разоружил гвардию датского губернатора графа Трампе? Это было наше второе возвращение из Лондона, в этот раз на борту «Маргарет энд Энн»: июньское воскресенье, изнуренное Солнце у самой линии горизонта каплями стекало с неба, точно кровь с освежеванной только что туши, подвешенной сушиться на скотобойне. Я продолжал настаивать на объявлении свободной торговли и коммерции, а также снижении цен на зерно для истощенного исландского населения.

Резиденция губернатора представляла собой белый дом чуть больше остальных в округе, довольно неказистых. Перед входом таяла куча льда, а в воздухе пахло вяленой рыбой, уже с душком, и китовым маслом. Я пнул ногой груду отбросов и вошел.

На лавке лениво развалились три охранявших губернатора солдата. На мою просьбу поговорить с губернатором, один из них грубо меня послал куда подальше, но, поскольку я продолжал настаивать, он встал и собирался было дать мне пинка под зад, как я, не успел тот поднять руку, нанес ему удар в шею и живот, не отдавая по большому счету себе в том отчета — один миг, и человек на земле. Тем временем, уловив краем глаза блеск клинка второго вояки, я выхватил у валявшегося на полу пистолет. Угрожая этим троим и еще двум, подбежавшим по тревоге, пустить каждому по пуле в голову, присовокупив к этому внушительную, снятую со стены саблю, я загнал их в первую попавшуюся поблизости конуру и запер дверь на засов.

Суматоха снаружи даже не разбудила графа Трампе: в полудрёме он продолжал что-то бормотать, покашливал и рыгал, не понимая, что происходит. Я взял его за ворот и резко встряхнул, ощущая его зловонное дыхание и вонючий пот; граф смотрел на меня своими водянистыми глазами, а я объяснял, что он сгниёт в тюрьме. Только теперь появился Листон, как раз вовремя, чтобы швырнуть в подсобку ещё пару вернувшихся с церковной службы солдатишек и увести губернатора пленником на борт «Маргарет энд Энн», пройдя сквозь приветствующую освободителя аплодисментами небольшую толпу. На корабле раздался пушечный выстрел, а на палубе датского судна, недавно прибывшего из Копенгагена, стал развеваться белый флаг.