Дональд Томас - Белый отель

Солнце нестерпимо жгло, и Лиза начала чувствовать дурноту. Исповедь матери истощала ее силы. Она спросила, нельзя ли им присесть; скала неподалеку отбрасывала небольшую тень. Они сели, прислонившись спинами к раскаленному камню.

– Как ты себя чувствуешь? – встревоженно спросила мать, и Лиза сказала, что ей стало немного нехорошо из-за прогулки под раскаленным солнцем. Тогда мать спросила, не хочет ли она пить, и, когда, Лиза ответила утвердительно, расстегнула платье и обняла дочь за плечи, привлекая ее к своей груди. Первые освежающие капли охладили кровь Лизы, и голова у нее перестала кружиться. Она отняла губы и благоговейно положила руку на полную белую грудь матери, увенчанную розовым соском.

– Я помню ее! – сказала она с улыбкой. Мать улыбнулась в ответ со словами:

– Пей, сколько хочешь. У меня, слава богу, всегда было вдосталь молока.

– Но откуда?..– спросила Лиза, и мать со вздохом объяснила:

– Сюда присылают очень много сирот, а кормилиц всегда не хватает. Я таким образом могу приносить пользу.

Лиза с удовольствием приникла сначала к одной груди, потом к другой. Рука ее, обнимавшая мать под платьем, ощутила жесткие грани, и она улыбнулась про себя, подумав о том, что мать до сих пор носит старомодный корсет. Когда она напилась и мать запахнула платье, Лиза расстегнула блузку и, в свою очередь, дала матери пососать из груди. Чувствуя прикосновение ее губ к своему соску, она испытывала ни с чем не сравнимое счастье. Поглаживая все еще густые светлые волосы матери, она сказала, что завидует ей, – ведь у нее были грудные дети! Застегивая блузку, она покраснела от вопроса матери и объяснила, что молоко у нее появилось благодаря молодому лейтенанту-англичанину. Она сказала, что он ей очень нравится, и ей кажется, что его нужно накормить и утешить, он пробуждает в ней материнские чувства.

Освеженные и восстановившие силы, они поднялись и продолжили свою прогулку вдоль берега озера. Мария Конопницка сказала:

– У меня ощущение, что то же самое я испытывала к твоему дяде. Я никому не собиралась причинить незаслуженную боль. Хотела лишь утешить его. Конечно, мы отчасти обманывали самих себя.

– Да, я видела, как ты его утешала! – с лукавой улыбкой сказала молодая женщина.

– Я знаю! О, это было ужасно! Мы чуть сквозь землю не провалились со стыда! Оставалось только молиться, чтобы ты оказалась слишком маленькой, чтобы что-то понять, но, очевидно, это было не так. Лиза, милая, мне очень жаль. Видишь ли, мы понятия не имели о том, что ты все еще на яхте. Соне было строго наказано...

– Я не тот раз имею в виду: я говорю о беседке! – Она улыбнулась дразнящей улыбкой, но мать выглядела озадаченной.

– Мы никогда ничего не позволяли себе ни в беседке, ни где-либо еще, где нас могли увидеть. Почти всегда это было на яхте, если отец был занят работой, а твоя тетя предпочитала остаться дома. Мы всегда были очень осторожны.

Она вдруг сделалась пунцовой, как закат за холмами.

– Постой! Ах да, теперь я вспомнила! Да, всего один только раз! О, как это было глупо с нашей стороны! И ты нас видела? Мне кажется, ты тогда и ходить не умела! Да, конечно, я помню! Я рисовала на берегу, так ведь? Мысли блуждали... Это, наверное, была ужасная картина! Был очень жаркий день, правда? Почти как сегодня. Потом твои дядя и тетя спустились на берег, и Магде захотелось полежать на солнце, а мы с Францем пошли прогуляться по парку. Да, о Боже! – Она улыбнулась, и румянец на необожженной стороне ее лица стал еще сильнее. – Мы только целовались, так же?

Лиза энергично и озорно потрясла головой.

– Вы были только наполовину раздеты!

– Правда? О Господи! Так оно и было! Я помню! Мы, должно быть, сошли с ума! – Она вдруг звонко рассмеялась, и Лиза увидела жемчужно-ровные зубы, так хорошо ей знакомые.– Должна признать, что между нами было очень сильное сексуальное влечение. Конечно, я пыталась убедить себя в том, что влюблена навеки. Знаешь, как это у Пушкина: «В день свиданья / Под небом вечно голубым, / В тени олив, любви лобзанья / Мы вновь, мой друг, соединим», – ну, и все в таком духе. Нам, женщинам, всегда трудно признать, что сексуальное желание – это главное. Ты, наверное, сочла бы это более простительным, если бы у нас была бессмертная любовь; но, если честно, я не могу этого сказать.

– Нет, ты неверно меня поняла, – сказала Лиза.– Мне нечего прощать. Мне это кажется просто интересным. — Она снова взяла мать за руку. – В сущности, я могу это понять. Как это возбуждает – мчаться навстречу возлюбленному, зная, что он, такой же взволнованный, едет навстречу тебе. Я немало думала об этом.