Дональд Томас - Белый отель

– Ужасно! Ужасно! – сказала Лиза.

Он сочувственно покивал и заметил, что, по крайней мере, они смогут отдохнуть в лагере. Там не дворец, но довольно удобно. Позже их отправят дальше. Лиза сказала, что ему никогда не понять, как много это значит – услышать доброе слово. Она засмотрелась на однообразную пустыню под выжженным небом и не расслышала его следующего вопроса – чем она занималась в прежней жизни. Ему пришлось переспросить. Он обрадовался, узнав, что она была певицей. Хотя и не особенно разбираясь в музыке, он очень ее любил, и одной из его задач было устроительство концертов в лагере. Может быть, она захочет принять участие? Лиза сказала, что будет рада, если ее голос сочтут достаточно хорошим.

– Меня зовут Ричард Лайонз, – сказал он, протягивая ей левую руку поверх спинки сидения. Она неловко пожала ее, тоже не той рукой. Его имя всколыхнуло воспоминание, и, ко взаимному изумлению, оказалось, что она знакома с его дядей. Она повстречалась с ним, отдыхая в Австрийских Альпах.

– Он думал, что вы умерли, – сказала она.

– Не совсем, – ответил лейтенант с кривой усмешкой.

Разумеется, он знал отель, в котором они останавливались, – он часто ездил туда, чтобы покататься на лыжах.

– Красивое место, – заметил он.

– Да, но и здесь красиво, – отвечала она, снова глядя на песчаные дюны.– Прекрасный мир.

Воспользовавшись случаем, она спросила у него, как можно попытаться найти родственников. Вынув из нагрудного кармана записную книжку и карандаш, лейтенант, умудряясь одной левой рукой и удерживать книжку, и орудовать карандашом, вписал имя Беренштейн. Он обещал навести справки.

– Будьте уверены, ваши родственники тоже будут просматривать новые списки, – сказал он. Она поблагодарила его за доброту, на что он сказал, что это пустое, он счастлив помочь.

Извинившись, он отправился дальше по автобусу, чтобы перекинуться дружеским словом с другими пассажирами. Коля, совершенно вымотанный, спал, его голова покачивалась у нее на плече. Она изменила позу, чтобы ему было удобнее. Грудь ее была полна нежности. Вскоре, однако, ей пришлось разбудить его – автобус приехал. Несмотря на усталость, пассажиры радостно восклицали при виде оазиса – зеленой травы, пальм, искрящейся воды. Само же здание больше походило на отель, чем на пересыльный лагерь. Лизе и ее сыну предоставили отдельную комнату. Там стоял сладкий запах древесины. Балки были из кедра, а стропила – из ели.

Вскоре Коля вместе с Павлом Щаденко отправился изучать окрестности, Лиза же так устала, что сразу повалилась на кровать. В сумеречном полусвете ее разбудил робкий стук в дверь. Она подумала, что стучится Коля, не вполне уверенный, их ли это комната. Как была, раздетая (они еще не распаковали вещи), она пошла открывать. За дверью стоял лейтенант. Он, покраснев при виде ее наготы, извинился, что помешал ей отдыхать; ему следовало бы предвидеть, что она ляжет спать рано. Он так сильно заикался, что его с трудом можно было понять. Он лишь хотел сказать ей, что не смог отыскать в списках Виктора Беренштейна, зато нашел Веру Беренштейн. Может это чем-нибудь помочь? Лиза задохнулась от радости.

– Спасибо! – сказала она.

Он снова покраснел и сказал, что постарается найти имя ее мужа. И ему кажется, что она будет рада узнать, что здесь есть кто-то еще с такой же необычной фамилией – женщина по имени Мария Конопницка.

– Но это же моя мать! – воскликнула она в восторге. Довольный, он обещал продолжать наводить справки.

Дни мелькали за днями. Во время еды она всегда глядела на соседние столы, и всякий раз ей казалось, что она узнала чье-то лицо. Однажды ей даже показалось, что она узнаёт Зигмунда Фрейда в старике с плотно забинтованной челюстью, который ел – или пытался есть, – сидя за столом в полном одиночестве. Она относилась к нему со слишком большим пиететом, чтобы просто подойти и заговорить. К тому же это, возможно, был вовсе не Фрейд: говорили, что этот старик прибыл из Англии. Но разве можно было не узнать это благородное лицо? Увидев, как он с трудом несколько раз затянулся сигарой, вставляя ее в крохотное отверстие рта, она почти уверилась. У нее появилось озорное побуждение отправить ему открытку (с изображением пересыльного лагеря – здесь были только такие), написав: «Фрау Анна Г. низко Вам кланяется; не удостоите ли Вы ее чести распить вместе с нею стакан молока?» Может быть, это заставит его улыбнуться, вспомнив о шеф-поваре из белого отеля. Поигрывая открыткой и решая, стоит ли ее покупать, Лиза вдруг осознала, что старый, добрый, отправленный «на просыхание» священник из ее дневника имел прообразом Фрейда; она недоумевала, как могла не понимать этого в свое время. Это же так очевидно. Потом ей сделалось сразу и холодно, и жарко, потому что сам Фрейд, такой проницательный и мудрый, должно быть, знал об этом с самого начала и, наверное, думал, что она над ним смеется. Поэтому вряд ли будет тактично посылать ему открытку, которая напомнит обо всем этом.