Пьер Леметр - До свидания там, наверху

– И это тоже! С ума сойти! Какой вечер! – С приятным предвкушением он протянул руку к альбому. – А… мне можно взглянуть?

Он сел рядом с Эдуаром, который медленно открыл альбом – настоящая церемония.

С первых же страниц Альбер ощутил разочарование. Скрыть это было невозможно. Он бормотал, ах, да… очень хорошо… очень хорошо… чтобы выиграть время, потому что на самом деле он не знал, что сказать, чтобы это не прозвучало фальшиво. Да что же это такое, в конце концов? На листе большого формата был нарисован солдат, и это было страшно некрасиво. Альбер закрыл альбом и изумленно спросил, указывая на обложку:

– Скажи, а где ты это достал?

Лучшего отвлекающего маневра он не нашел, но хоть так. Это Луиза. А кто еще. Достать альбом для рисования для нее, должно быть, легче легкого.

Теперь надо бы снова взглянуть на рисунки, но что сказать? На этот раз Альбер решил просто кивать…

Он задержался на втором листе, где тонко заточенным карандашом была нарисована каменная статуя на постаменте. Слева на странице ее можно было видеть спереди, а справа – в профиль. Статуя представляла собой фигуру солдата-фронтовика, стоящего в полном вооружении и каске, с ружьем на плече, он подался вперед, готовый идти, с высоко поднятой головой, взглядом, устремленным вдаль, чуть отведенная назад рука, вытянутые пальцы еще касаются руки женщины. Она стоит сзади, в фартуке или в халате, прижала к себе ребенка и плачет, оба такие молодые, под рисунком название: Уходим в бой .

– Как здорово нарисовано!

Вот и все, что Альбер сумел выжать.

Эдуар не обиделся, он отступил на шаг, снял маску и опустил ее на пол перед ними. Так что лошадь, казалось, проросла в полу и потянулась к Альберу своим огромным, окаймленным подшерстком ртом.

Эдуар вновь привлек внимание Альбера, осторожно перевернув страницу: В атаку! – так называлась следующая композиция. На этот раз здесь трое солдат, что вполне соответствует приказу, отраженному в названии. Они двигаются сплоченно, один высоко поднимает ружье, продолженное штыком, рядом второй – вытянув руку, он собирается кинуть гранату, третий, чуть сзади, только что ранен – пулей или осколком снаряда, он выгнулся назад, колени подогнулись, сейчас он упадет навзничь…

Альбер переворачивал страницы: Мертвым стоять! Потом Фронтовик гибнет, защищая знамя и Товарищи по оружию …

– Это статуи…

Это вопрос, голос неуверенный. Альбер ожидал чего угодно, только не этого.

Эдуар кивает, не сводя глаз с рисунков, да, статуи. Он выглядит довольным. Хорошо-хорошо, кажется, пытается сказать Альбер, остальные слова словно заперты в груди.

Он прекрасно помнил найденный в вещах Эдуара блокнот с зарисовками, заполненный сценками, наскоро набросанными синим карандашом, он отправил его родным вместе с письмом, извещавшим о его гибели. В общем-то, это были те же самые ситуации, что и теперь, – солдаты на войне, только в тех давних было столько правды, столько настоящего…

В искусстве Альбер не понимал ровно ничего, мог сказать только, трогает это его или нет. Рисунки, что он видел сейчас, были отлично сделаны, тщательно проработаны, но… он подыскивал слово, они были… застывшими. Наконец он понял: здесь нет и капли правды! Вот так. Пройдя через все, будучи одним из тех самых солдат, он понимал, что эти рисунки – образы, которые придумали для себя те, кто на войне никогда не был. Выглядит благородно, это точно, цель – волновать сердца, но все это чуть-чуть слишком демонстративно. Альбер был человеком сдержанным. А здесь все линии слишком утрированны, это, можно сказать, нарисовано с перехлестом. Альбер двигается дальше, переворачивает страницы, вот Франция, оплакивающая своих героев : безутешная девушка держит тело мертвого солдата, дальше Сирота, размышляющий о жертвах войны . Мальчик сидит, подперев щеку рукой, рядом, должно быть, его сон или мысли, умирающий солдат тянет руку к ребенку… Все просто, даже для профана, полное уродство, не поверишь, пока сам не увидишь. Вот Петух, топчущий немецкую каску , боже, он ведь привстал на своих шпорах, клюв задран к небу, а перьев-то, перьев…

Альберу это все совершенно не нравится. Он даже лишился дара речи. Он отважился бросить взгляд на Эдуара, который смотрел на свои рисунки с покровительственным видом, как родитель, гордящийся своими детьми, те уродливы, но он не отдает себе в этом отчета. Альбера особенно печалило, хотя он этого в тот момент не сознавал, то, что бедный Эдуар, видимо, потерял на этой войне все, даже свой дар.