Вячеслав Бондаренко - Взорвать «Аврору»

– Да все я понимаю, Паш, – ответила девушка. – Но… извини. Я комсомолка и не могу таскать этого урода.

– А они, значит, могут? – Паша распаленно ткнул пальцем в громадных кукол. – Или ты ставишь себя выше комсомольской дисциплины и интересов общества?

– Дурак ты, Паш, – изрекла девушка и, отстав, смешалась с толпой.

К растерянному спортсмену протиснулся курчавый высокий парень с рукой на перевязи.

– Нет, Леха, ты видел? – возмущенно обратился к нему Паша. – Плевать ей на то, что мы горим! Она – комсомолка, а нести Чемберлена не хочет! То есть Чемберлена должен вообще нести не комсомолец, да? А Муссолини пускай комсомольцы несут?

В разговор встрял сам «Муссолини», шагавший рядом:

– А я лично считаю, что империализм опаснее фашизма, – солидно пробубнил он глухим голосом. – Муссолини сидит в своей Италии и не лезет никуда, а Чемберлен к нам руки тянет. Так что я бы его с удовольствием понес. Тем более что Негода запил…

– С Негодой у нас отдельный разговор будет, – зло бросил спортсмен. – Я пробивать буду, чтобы его вообще с завода к чертовой матери вычистили. Ч-черт, ну как же без Чемберлена-то, а?.. Может, снять ребят с лозунгов?

– Не дури, – покачал головой курчавый. – Такую контрреволюцию припаяют – не отмоешься…

– Черт, кому ж Чемберлена-то дать? Серый, а может, ты понесешь?

– Да как я с такой рукой? – вздохнул курчавый, шевельнув забинтованной рукой. – А он, сволочь, неудобный…

– И угораздило ж тебя накануне, – проворчал Паша. – Богуна нельзя, он второй месяц в отстающих ходит. С чего ему, спрашивается, Чемберлена носить? Пупейко из винтовки восьмерку не может выбить. Провоторов недавно на политзанятиях Пекин не смог на карте показать… И я не могу, мне рапорт надо давать. Ч-черт…

Набережная продолжала бурлить. ГПУшники проверяли документы у особо приглашенных лиц, которые и составляли празднично одетую толпу с красными флажками.

Чуть в стороне, у черного легкового «Бьюика», сунув руки в карманы галифе, стоял Мессинг. Перед ним вытянулась в струнку Даша Скребцова, облаченная в платье медсестры и косынку с красным крестом.

– Он не сможет пройти, Станислав Адамович, – негромко говорила Даша Мессингу. – Просто физически не сможет. Три оцепления, спецпропуска… Всех подозрительных тут же проверяют. Так что на крейсер он никак не сможет попасть, а устраивать взрыв на набережной нет никакого смысла.

– Товарищ Скребцова, – холодным голосом оборвал ее Мессинг, – мне напомнить, какую я задачу ставил перед тобой?.. Взять его! А ты мне вместо рапорта о том, что задание выполнено, про спецпропуска рассказываешь?!

– Виновата, товарищ начоблотдела, – глухо отозвалась девушка.

– Пока нет. Будешь виновата – скажу. – Мессинг взглянул на часы. – Что по обстановке?

– Через пять минут машины с вождями прибудут на набережную. Маршрут отработан, проверен. Приветствие от заводов, от молодежи, потом – на крейсер, там приветствие двадцати пяти ветеранов-авроровцев, подъем Краснознаменного флага и открытие памятной таблички на баковом орудии. Все это займет сорок минут. Потом вожди отбывают в Смольный.

Мессинг вздохнул.

– Если… – он снова взглянул на часы, – …через тридцать минут Сабуров не будет взят, ответишь лично. Свободна.

– Есть.

Рыбак сильными толчками весел гнал лодку по Зимней канавке. Рыжий по-прежнему напряженно сидел напротив, держа мужчину на мушке спрятанного под полой пиджака пистолета.

– Слышь, парень… – сиплым от волнения голосом говорил рыбак, – у меня жена и детишек двое. На Васильевском живут, на Среднем проспекте. Слышь, и я это… в империалистическую воевал, в Гражданскую… Перекоп брал… Может, отпустишь? А я тебе лодку отдам.

– Будешь болтать, пульну, – сквозь зубы отозвался рыжий.

– Слышь, не по-человечески это… Ну вот чего ты так, сходу? Чего в тебе злоба кипит, а?..

Лодка приближалась к переброшенному через канавку Зимнему мосту. На нем стояло оцепление ГПУ. Один из чекистов, заметив лодку, указал на нее рукой.

– А ну пой! – взглянув на мост, быстро скомандовал рыжий.

– Чего? – изумился рыбак.

– Пой, говорю! Ну!..

– А чего петь-то?

– Подхватывай! – И рыжий, изображая пьяного, затянул неверным голосом: – Черное море, священный Байкал…

– Славный корабль – омулевая бочка… – неуверенно подтянул рыбак.

Следующую строку они пели уже хором:

– Эй, баргузин, пошевеливай ва-а-ал…

«Юнкерскую» массовку сразу же представили пред светлые очи режиссера. Он, хмурясь, обозрел людей, обряженных в старые шинели, и капризно скривил губы: