В концовке Поляков вывел литую формулу того, зачем мужчине должно пройти этот путь. В наши дни, говоря о патриотической линии в творчестве того или иного поэта, часто ставят в «поперечный» пример как бы сомневающееся в ценности «патриотизма» лермонтовское стихотворение: «Люблю Отчизну я, но странною любовью…» Меж тем именно эти стихи убедительнее всего свидетельствуют о том, что любовь к Отчизне изначально, природно присуща поэту, ее не победит ни «слава, купленная кровью», не усилят, но и не уменьшат «темной старины заветные преданья». Люблю – «за что, не знаю сам» – вот кредо поэта. Можно сомневаться в эффективности власти, государства, парламента, участкового милиционера, но не любить за это «родину» – значит быть калекой.
В 1981 году в издательстве «Современник» вышла в свет вторая книга Юрия Полякова. Разговор о второй книге любого поэта всегда труден. Очень часто вторая книга по сравнению с дебютной – провальна, как минимум – слабее первой. Этому даже есть объяснение. Если первая – опыт всей предшествующей ей жизни человека, всех его смятений, «душевных мук», поисков и открытий молодости, то во второй, как правило, недалеко отстоящей по времени от первой, виден плод чисто литературных усилий или повторений, сказанного поэтом ранее. Юрий Поляков – не исключение. И если бы не лучшие стихи из первой книги, можно было бы говорить о растерянности поэта после раннего дебюта. Отмеченная Владимиром Соколовым «свежесть чувств» как-то незаметно подсыхает, искренность поэтического волнения – сменяется констатацией, вроде «спасибо жизнь, за то, что ты добра», или «а игры тем и хороши, что жизнь в них познается».
Однако и во второй книге поэта по-прежнему живы и волнующи стихи о любви, которых у молодого Ю. Полякова, надо сказать, немало.
«Происхождение отдельных стихотворений таинственно схоже с происхождением живых организмов. Душа поэта получает толчок из внешнего мира, иногда в незабываемо-яркий миг, иногда смутно, как зачатье во сне, и долго приходится вынашивать зародыш будущего творения, прислушиваясь к робким движениям все еще неокрепшей жизни» – эти слова Николая Гумилева уже из другой его теоретической работы, «Жизнь стиха», как нельзя лучше описывают рождение любовной лирики.
Толчок из внешнего мира, связанный с любовным очарованием и разочарованием, испытывал на белом свете почти каждый. Но переживания, которые частный человек обычно скрывает, поэт ставит во главу угла, если, конечно, он искренен, безогляден в своем творчестве и не боится обычной тривиальности жизни. Если способен чувствовать так, как сказано в поляковской метафоре: «Полюбить, словно высунуть голову / Из окошка летящего поезда…»
Третью свою книгу Юрий Поляков так и назвал – «История любви», и вышла она в издательстве «Современник» в 1985 году, когда поэту едва исполнилось тридцать. История – вообще-то наука описательная, она ищет логику там, где прежде событиями командовали неподвластные уму чувства, острые ощущения или стоящие за этим роковые обстоятельства. С возрастом – острое убывает. Грустное стихотворение «Первая любовь» – как раз об этом.
Ее, наверно, можно миновать.
Влюбившись сразу
вдумчиво и зрело,
И навсегда утратить благодать
К ней возвращаться —
к первой, неумелой,
Загадочной, застенчивой, слепой,
Чтоб, испытав,
как счастье убывает,
И вспомнив удалое «Есть любовь»,
По-взрослому поправиться: «Бывает».
В стихотворении «Зрелость», открывающем книгу, есть и более смелое признание:
Когда, не раз душой поранясь,
Поймешь:
помимо наших воль
Любовь приносит боль и радость,
Но чаще – почему-то —
боль!
Боль, как двигатель внутреннего сгорания, придающий ускорение жизни, часто лежит и в основе творчества. И, понимая это, мятежный лирический герой (мы не забыли еще этот тыняновский эвфемизм лирического «я» поэта?!) начинает искать в жизни «бурю», надеяться на нее, ждать ее!
Дождик моет старинные камни,
По беседке гуляет сквозняк
Стань поближе ко мне. Ты близка мне
Невозможно и вымолвить – как!
В черных лужах вода пузырится,
Воздух пахнет промокшей сосной.
Я-то думал, что не повторится
Никогда это чудо со мной.
В другом стихотворении поэт размышляет уже не о чуде надежды, а о горечи убывания любви, о том, что остается на ее пепелище:
Остается смятая кровать,
Пахнущая нежным
смуглым телом,
Остается право ревновать
И возможность заниматься делом.
Остаются шпильки на полу,
Странный взгляд,
на прежний непохожий,
И совет «не ворошить золу»,
И последний поцелуй в прихожей…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу