Юрий Поляков - Время прибытия

Старичок бредет по новой улице
(Все дома равны, как на подбор),
Под ноги глядит себе – любуется:
Старый парк, особняки, собор.
Следом я иду,
сосредоточенно
Думая про ту, что всех милей.
Замечаю: домик скособоченный,
Несколько старинных тополей.
А за нами – мальчуган,
уверенно
Едущий на папе в детский сад,
Видит, как шумит большое дерево,
Срубленное год тому назад.

Отец и дед рыбачили вдвоем.
Был (час езды от Курского вокзала)
Известный лишь немногим водоем,
В котором потрясающе клевало.
И наступал счастливейший из дней
И я стоял дозорным при уловах,
И до смерти боялся окуней,
Огромных, неестественно лиловых.
Когда мы наш улов несли домой,
Прохожие с расспросами совались.
А дед с отцом рядили меж собой
О рыбинах, которые сорвались.
О! Были удивительно вкусны
Уловы те. От памяти немею…
А после про рыбалку снились сны
Такие,
что куда Хемингуэю!
Но так бывало только раз в году,
В конце весны.
От мая и до мая
Я ждал, не понимая, что расту,
Как до сих пор еще не понимаю.
…И по чему судить, что мы растем?
По счету дней, иль памяти былого,
Иль по тому, что умер водоем,
А дед уже не принесет улова?

Читая сказки – мучась, холодея,
Желая зла кощеям и ягам,
Я удивлялся, что и чародеи
Неравнодушны все-таки к деньгам!
А ведь у колдунов свои законы,
Им ведом всемогущества секрет:
Взмахнут рукою – прилетят драконы,
Шепнут – и грянет ливень из монет.
У магов на цепях томятся смерчи,
А их чертоги только снятся нам.
Но, видимо, платить по-человечьи
Приходится порой и колдунам…

По духу, по плоти, по сути —
Во всем, что природой дано,
Они очень добрые – л ю д и
И очень сердечные,
но
Их много,
их много на свете,
Их море – людей!
Оттого
Им трудно бывает заметить.
Заметить тебя,
одного…

Раз в год, в преддверье холодов,
Отводят воду из прудов.
И вот открыта память дна,
Душа пруда обнажена!
Дно вычистят. И лишь тогда
Сюда опять придет вода.
Младенческую память дна
Укроет мутная волна.
…А я бы не прожил и дня,
Когда б хоть раз вот так меня!

Очень хочется петь о России,
Будто светлая тягость во мне!
Много пели, но можно красивей.
Как весомы слова в тишине!
Вот и я начинаю: «Россия…»
Но едва первый звук раздался,
Обступают
иные по силе
Голоса. Голоса. Голоса.
И они горячее и выше
И, наверно, звучат искони.
Я меж ними свой голос не слышу
Ни к чему он,
когда есть они!
Я замолк и уже не посмею…
Здесь важнее молчание,
ведь
В этом случае слушать честнее
И весомее, нежели петь…

Я разбираю прожитую жизнь.
Чужой судьбы распутываю нити:
Вот здесь он посмелее окажись —
И все могло совсем иначе выйти.
И все б сложилось ярче и стройней,
Не увлекись он целями пустыми,
Не познакомься в одночасье с ней
И не рассорься ненароком с ними.
Здесь помешал какой-нибудь пустяк,
Там средь друзей запрятавшийся недруг.
А это вот задумано не так.
А это вот исполнено не эдак.
Чужая жизнь! Какая суета!
Как скроено и сшито неумело!
А жизнь моя, она не прожита
И потому логична до предела.

– Зачем вы пишете стихи?
Вы что же думаете,
строки
Способны исцелять пороки
И даже исправлять грехи?
Зачем вы пишете стихи?
Ну, хоть один
от ваших виршей
Стал добродетельней и выше?
Скажите прямо,
не тая.
– Один?
Конечно!
Это я…

Апрельские снега…
Апрельские метели
Опять леса накрыл тяжелый снегопад.
И это —
после птичьих трелей и капели,
Как будто времена попятились назад.
Но я везуч!
И здесь мне подфартило тоже.
И я возврат зимы
приветствовать готов:
Когда-нибудь скажу,
судьбу свою итожа,
Что весен было
больше, чем годов!

Не обожженные сороковыми,
Сердцами вросшие в тишину,
Конечно,
мы смотрим глазами
другими
На вашу большую войну.
Мы знаем по сбивчивым,
трудным рассказам
О горьком победном пути,
Поэтому должен хотя бы наш разум
Дорогой страданья пройти.
И мы разобраться
обязаны сами
В той боли,
что мир перенес…
Конечно,
мы смотрим другими глазами,
Такими же,
полными слез.