Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Господь тогда сказал, что из всего народа только Иегошуа и Калев войдут в Землю Обетованную, остальным сорок лет (по числу дней, которые ходили разведчики) суждено бесцельно кочевать. На ночлеге, вернувшись к прежним выпискам, Чичиков, как запомнил и понял, приписал на полях слова Всевышнего, сказанные здесь же, в Фаране, что причина робости Израиля, как и этого бесплодного странствования по пустыне, проста: все мы блуждаем, влекомые нашим сердцем и глазами, а единственное, что способно вести человека правильной дорогой, — заповеди Господни.

Тогда на пути в Египет, где Чичиков и Авраамий думали найти хранящую веру восточную церковь (то есть примерно за пять месяцев до того, как настоящий инок Павел прельстился нечистым Египтом), они на несколько дней останавливались в каждом из вышеупомянутых мест, и везде Чичиков пытался уяснить сущность греха, корень силы, неутомимости зла. Синайские бедуины, которые были их проводниками, хорошо знали тропы и перевалы, источники, колодцы и редкие оазисы с парой десятков финиковых пальм, но куда больше Чичиков был поражен тем, что здесь, в пустыне, всякий камень сам собой делался для человека наставником в вере. Готов был объяснить, каким путем ты должен идти, чтобы, не сбиваясь с дороги, однажды прийти к Богу. Путь был тот же самый, что и три с лишним тысячи лет назад, оттого Господь ничего и не поменял, ничего не убрал и ничего не добавил — всё оставил как было.

Дольше прочих мест — двенадцать дней — они прожили около горы Синай. Сначала на самой горе, в Монастыре Св. Екатерины, то есть там, где Моисей говорил со Всевышним и где получил от него скрижали Завета. В монастыре они много молились, просили Бога, чтобы он дал им пастырей, которые могли бы восстановить на Руси древлюю иерархию, вывести стадо Господне из рабства. Потом — внизу, у подножья горы, в бедуинской палатке, прямо на том месте, где народ, решив, что Моисей уже не вернется, всем скопом снял с себя золотые украшения и отдал их Аарону, брату Моисея, родоначальнику всех жрецов Бога Живого, чтобы он сделал из них литого тельца.

Когда идол был готов, они, ликуя, стали кричать друг другу, что «вот божество твое, Израиль, которое вывело тебя из Египта» и которое поведет народ дальше в Землю Обетованную. Будто он — Всевышний, они соорудили тельцу жертвенник, а на следующее утро вознесли жертвы всесожжения и приготовили ему мирные жертвы; после ели, пили и веселились так, словно наконец обрели Спасителя. И вот, всё это обдумав, Чичиков отметил в путевом дневнике, что такова антихристова сила, что уже на пути к Богу и в Землю Обетованную, давно перейдя Красное море, оставив между собой и Египтом сотни верст пустыни, душа, что одного человека, что целого народа, может в одночасье, словно на ковре-самолете, перенестись обратно в бездну. И приписал на полях слова Исхода, которые позже вспомнит еще не раз, что после такого греха освятить себя заново для служения Богу можно, только показав «готовность убить собственного сына и собственного брата».

Время от завершающей Чистилище европейской революции сорок восьмого года до примерно 1865-го было для Чичикова весьма деятельным. На исходе жизни, в дневнике подводя ему итог, он напишет, что эти годы сверх всякой меры были переполнены утратами, невосполнимыми потерями, когда он то, как Иов, бунтовал против Бога, то был как ветхий Израиль, оплакивающий свой Храм на реках Вавилонских. Чуть ли не все, с кем он начинал восстановление древлей иерархии, один за другим от него уходили. Избранный народ Божий, который он думал привести в Землю Обетованную, всё решительнее поворачивал обратно и уже отправил послов в Египет принести повинную фараону. Народ Божий редел, плоть его истончалась прямо на глазах и, хотя Чичиков ни разу не усомнился, что Господу достанет силы, чтобы и этот утлый Израиль завоевал Землю Обетованную, он думал про себя, что скоро останется полководцем без армии, последним солдатом своего собственного войска. И тут же приписывал, что Бог продолжает слышать его молитвы, штопает и накладывает на Израиль заплаты, пополняя народ новыми уверовавшими.

В этой части поэмы, дядя Артемий, я тогда перед войной предполагал строго держаться чичиковского дневника, и не потому, что в нем всем сестрам роздано по серьгам, без околичностей чистые отделены от нечистых — такого много и в других книгах, — меня поразило, что Чичиков то и дело отмечает, сам этому удивляется, что даже атеистам, подобным Герцену, и даже таким отступникам, как вл. Пафнутий — и первого, и второго он сравнивает с Бильамом (в нашей транскрипции — Валаамом) — Господь оставляет их провидческий дар. Эти его выводы о пророческом даре стоят ровно напротив выписок, как мне кажется, объясняющих и нашу революцию — кто и с кем в ней сошелся, и Гражданскую войну, всё то, что последовало дальше. Начну всё же, как и предполагал, с ушедших от Чичикова. С тех, кто повернул обратно в Египет. В дневнике каждую такую измену Господу — в конце концов они не оставили от первоначального Израиля и трети — Чичиков назвал по одной из стоянок греха.