Владимир Шаров - Возвращение в Египет

С Андроником время от времени встречаюсь и, что он думает, как настроен, знаю. Еще перед войной он говорил мне, что погибшие у нас намеренно сманивают живых, что убитых столько, что те, чья очередь еще не пришла, считают смерть за избавление и торопят конец. При первой возможности заживо погребают себя, будто земля — это материнское лоно, а ты семя, и, если хочешь воскреснуть, возродиться для грядущей жизни, иного пути нет. Я тогда собирался устроиться проходчиком в московское метро, а он, ясное дело, меня отговаривал. Впрочем, в том споре органы государственной безопасности выступили на моей стороне, и я, правда, уже не как друг, а как враг народа семнадцать лет оттрубил на подземных работах. Теперь вот маюсь легкими и ездить предпочитаю на трамвае. Сижу себе у окошка и гляжу на Божий мир. Что же до Андроника, то его победы не вижу.

Я по-прежнему убежден, что сила в земле, именно ее искала в катакомбах апостольская церковь, новая вера сознательно идет тем же путем. Станции с их статуями святых, иконостасами и небесами под сводом пытающегося прорасти купола — это храмы во имя новомучеников, а ежедневные поездки на работу, затем обратно с работы домой — тут я согласен с Вероникой — суть стремительные, будто полет, паломничества. И второе: если народ и дальше будет столь предан своей вере, устоять против нас не сможет никто. Кстати, по опыту той же апостольской церкви, погребальные братства я, в отличие от Андроника, только приветствую.

Дядя Валентин тоже считает, что каждая станция подземки — катакомбный храм своего святого. И мы, будто птицы, летаем под землей, пересаживаемся с ветки на ветку.

В 1930 году Капралов бежал от коллективизации в Москву и здесь несколько лет рыл туннели метро. Вспоминая о подземке, он говорит о страшном ускорении времени, которое и должно быть перед концом всего. Тоже считает, что станции — катакомбные храмы, а наши поездки от одной к другой — суть паломничества между святынями новой лжеверы.

Перегоны узки, как кротовые норы. Длинные, темные, они чередуются с пространством и светом станций. Их открытыми площадями, сквозными анфиладами. Поверху четким строем горят люстры и канделябры, плафоны и витражи. Причем обрати внимание: свету деться некуда, отражаясь от стен, колонн из мрамора, дорогих сортов гранита, он просто ходит и ходит туда-сюда. Вместе всё это напоминает стихотворную строку, смену ударных и безударных слогов.

Спасение, будь то Рай на земле или цветущий в Арктике яблоневый сад, возможно только совместной работой. Труд каждой отдельной души должен быть поддержан общиной, коллективом. Иначе всё, как вода, уйдет в песок.

Лестница Иакова, которую видел уже умирающий Гоголь, есть потайной ход для тех, кого ждет к Себе Господь. Для немногих избранных, кого из нас — многочисленных как морской песок — он выделяет. А Вавилонская башня широкая, общенародная, равно для всех доступная дорога; не узкий, зыбкий настил, а сооруженный на века мост, по которому, ничего не страшась, мы могли пройти над бездной. Все от первого до последнего.

Вообще всегда было два пути спасения и спор между ними. В основе одного вера — труд человеческой души, в основе другого — упорный труд рук человеческих. Первый (и тут, как с Авелем и Каином) угоден Богу, второй же нечист, человек обречен на него в наказание за грех (в поте лица твоего будешь есть хлеб), он печать проклятия и скорби. Бог, сам трудившийся шесть дней, а затем, когда работа была окончена, почивший ото всех дел, равнодушен к другому труду — человеческому. Испокон века и до наших дней здесь ничего не меняется. Во время Исхода из Египта и вода, и манна, и перепела — всё награда за веру, всё не труд, а чудо. Материализм есть убеждение, что при коммунизме труд человеческой души сам собой проистечет из труда его рук.

Вавилонская башня — мост с Земли на Небо, из Ада в Рай — была разрушена до основания, и все, кто ее строил, разделены, стравлены между собой. Коммунизм есть общее примирение людей. Дело всего человеческого племени. Раз Господь не хочет нас видеть в Небесном Иерусалиме, мы будем работать день и ночь, пока здесь, на земле, главное, своими руками не выстроим другой Рай, не хуже Им сотворенного. И то, что человек решил, — он выполнит, сомнений тут нет.