Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Вернувшись в Москву, отец снова, будто никуда не уезжал, стал работать на иностранный отдел, и его карьера пошла вверх даже резвее прежнего. В общем, с отцовской работы до матери никакого компромата дойти не могло, его и не было, потому прошло не меньше пяти лет, прежде чем мать начала догадываться, как коротко эта история с Соней ее касается. Родственников было много, и слухи шли с разных сторон, в деталях одно другому часто противоречило, тем не менее, сопоставив то, что слышала, мать решилась на собственный розыск. Результат ее не обрадовал, наоборот, уже до конца их дней испортил отношения с отцом.

Во-первых, выяснилось, что командировка отца была отнюдь не за границу, а в степной конезавод под Сумами, где собирались растить лошадей специально для Первой конной армии. И вот отец, устав от семейных дрязг, обратился напрямую к Буденному с просьбой направить его туда на работу. Ознакомившись с личным делом кандидата, маршал уже через сутки подписал приказ о назначении его директором всего хозяйства. Но и этого мало, Буденный добился от Совнаркома больших валютных ассигнований для закупки в Англии породистых жеребцов, что же касается остального, предоставил отцу неограниченные полномочия.

На заводе новый директор скоро сошелся с какой-то скотницей, женщиной красивой, но со странностями. У той был ребенок, девочка примерно четырех лет, которую она везде таскала с собой. Чуть что не так, давала грудь, и девочка, насосавшись, затихала. Мать положит ее рядом на траву, в лучшем случае на попону, и та или спит, или глазеет по сторонам, никому не докучая. Про то, что отец и эта скотница, подражая лошадям, голые носились по лугу и ржали как оглашенные, маме тоже рассказали.

Потом однажды, бросив девочку прямо на конюшне, скотница пропала. В деревне говорили, что ее сманили и увели с собой цыгане, табор которых две последние недели стоял у них на околице, а тут вдруг в одну ночь исчез. Отец яростно искал эту свою любовь. Даже подарил цыганскому барону, старшему над всеми цыганскими таборами степной Украины, чтобы тот помог вернуть беглую, лучшего рысака с конезавода. По своей линии искали ее и органы, но что цыгане, что чекисты — без толку.

Буденный, когда услышал про жеребца, едва отца не расстрелял, но, узнав, что стряслось, смягчился, и эта история серьезных последствий для его карьеры не имела. Написали матери, правда, несколько позже, и то, что скотницей была Ксения Шептицкая, ее давняя соперница, и то, как была зачата Соня.

В двадцать первом году в Сойменку зашла небольшая банда, сплошь деревенские из соседней волости. Раньше кто-то другой сжег их дома и согнал с насиженного места. Спасая двух своих любимых кобыл, Ксения, с ней вместе была еще какая-то девушка, увела их ближе к Пселу, в большой, густо заросший тальником лог. Но бандиты знали про кобыл и, взяв собаку, которую еще старый Шептицкий, натаскал отыскивать отбившихся от табуна лошадей, пошли по следу. Услышав знакомый лай, Ксения решила обмануть пса. Она надела на себя лошадиную попону, и, оставив девушку сторожить кобыл, сама стала пробираться к реке. Уходя, похвасталась напарнице, что теперь точно так же, как слепой Исаак принял Иакова за старшего сына и отдал ему первородство, собаки примут ее за лошадь и потеряют след. Но в этот раз номер не прошел. Бандиты, веером прочесав лог, нашли и ее, и девушку, и лошадей.

Женщин изнасиловали, а кобыл даже не взяли. Те показались им хлипкими, негодными ни для войны, ни для пахоты. Всё между собой обсудив, они обеих зарезали, разделали и, насадив на колья, будто на вертела, стали жарить на костре. После этого в Ксении что-то поломалось, и дальше она так и считала себя лошадью.

К тому времени, когда мать разобралась, что к чему, мне было уже шестнадцать лет, Соне тринадцать, и мы почти не расставались. Ясно — и для родных очевидно — любили друг друга. Раньше мать принимала это лояльно, но теперь, узнав, кто Соня по крови, сделала всё, чтобы наши отношения разорвать. Конечно, дядя Петр, я согласен, что участие отца в семейных делах Гоголей поразительно. Вероятность подобных совпадений ничтожна. Такое ощущение, что, случайно встав между двумя Гоголями, мамой и Кириллом Косяровским, отец с тех пор просил и просил Господа помочь ему искупить вину, выйти из Новочеркасской истории как бы в нулях. Похоже, Господь его услышал и вместо той пары Гоголей дал шанс случить другую.

Так или иначе, но из этого ничего не вышло, уже и не выйдет. Плохо это или хорошо, судить не мне. Возможно, на «Мертвые души» наложена какая-то печать. Из-за нее Николай Васильевич не смог дописать поэму, и у нас не получится, даже пытаться не стоит. Сейчас мы с Соней твердо решили жить вместе, в апреле, то есть меньше чем через полгода, она приедет ко мне в Казахстан и здесь останется, но это мало что изменит. Мама, выяснив, что Соня всё-таки едет, разволновалась, что она еще в детородном возрасте. По этому поводу устроила настоящую истерику. Я читал мамины письма, читал, а потом подумал, зачем ее извожу, и успокоил, написал всё как есть. Суть в том, что в двадцать лет Соня сделала аборт на позднем месяце. До этого Вяземский колебался: с одной стороны, и сам думал о ребенке, с другой, понимал, что дозы психотропных препаратов, которые он дает Соне, могут сказаться на плоде. В общем, они затянули до пятого месяца. Для здоровья слабой Сони аборт прошел без последствий, если не считать, что детей иметь она уже не могла.