Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Наши отношения с Соней остановились на полпути. Но, пока был рядом, я сколько мог поощрял ее детскость, ее взбалмошность, можно сказать, одну ее в ней и любил. Соня росла, смотрясь в меня, как в зеркало. Не филонила, запоминала каждую мелочь, которая манила, влекла к ней. Дальше, убедившись, что это нравится и другим, поняла: меняться резона нет. Так что, если сейчас что-то в Соне меня не устраивает, кроме себя, винить некого.

Соня много переписывается с когда-то моей, потом своей няней — Татой, женщиной твердой и в убеждениях весьма решительной. В частности, сообщила и что я зову ее в Казахстан, однако она колеблется, боится ехать черт знает куда. Плохо ли, хорошо, но к прежней жизни она притерпелась, и теперь разом поставить на всём крест ей тяжело. В ответ Тата (стиль выраженно ее) пишет: «Человек так устроен, что однажды уходит из дома. Уходит, чтобы сойтись с другим человеком, стать с ним заодно. К сожалению, часто оказывается, что из дома, из которого он ушел, уходить не следовало, в нем, в этом доме, было лучше. Однако вернуться некуда, что было — разорено и разрушено. Когда мы первый раз уходим, в нас огромный запас любви, мы верим, что ее хватит на всех, но еще нет и середины жизни, а всё без толку растрачено, ушло в песок. Сгорело, будто свеча в пустой комнате, ничего не осветив и никого не согрев».

Тата, в сарае у которой все время, что я отбывал лагерный срок, пролежал архив, — старая дева. С двадцать третьего года она жила в нашей семье, помогала матери со мной. Потом перешла к маминой двоюродной сестре, тете Веронике, и выхаживала уже Соню. Мне и раньше казалось, что она растила нас как бы друг для друга и, когда не сладилось, сколько ни уговаривали — уехала в Вольск. Кто-то из родных, умирая, оставил ей там дом.

Я понимаю, что ты прав, но пойми и меня. Я помню ту Соню, какой она была; наверное, и сейчас ее люблю. Но с нынешней мне трудно. Когда в Мозжинке на даче бесцветно и глядя в сторону, она рассказывает, кто ей снился сегодня ночью и что проснулась оттого, что между ног сделалось мокро, я, конечно, слушаю, но помочь ей мне нечем.

Это правда, что когда-то я верил, что Соня выбрала тихое, сытое замужество, как во времена Иосифа Иаков с сыновьями — Египет, и опять дело обернулось рабством. Теперь, объясняю я себе, она освободилась, и мы вместе рука об руку пойдем в Землю Обетованную. Ее роман с туркменом меня не спугнул, я счел его за тельца, отлитого у Синайской горы. Вряд ли всё это разумно. Мы с ней не избранный народ, да и Земли Обетованной окрест тоже не видно.

Соня просит писать, какой я ее знал и любил. Похоже, для нее это новая Соня, оттого любопытство неутомимо. Я давно пишу больше, чем помню, тягощусь этим.

Соня ленива, но бесхитростна. Требует от меня больших, подробных писем, а сама в последнее время отделывается простыми открытками. Пишет, что ничего интересного в ее жизни нет, всё хорошее в прошлом. Может, и без расчета подводит к мысли, что то, какой я ее знал, какой любил, стоит оставить. Прочее — отходы.

В Москве откровенность Сониных признаний, напор, сила самообличения, которая в них есть, буквально сводят меня с ума. В другой раз слушаю ее как священник общую исповедь; спокойно понимаю, что грех вездесущ: так было всегда и всегда будет, пока человек живет на земле. Пожалуй что и радуюсь, потому что, всё это из себя выплеснув, Соня делается умиротворенной, ласковой, словно кризис миновал и она выздоровела.

Дедом Сони по матери был известный тебе еще по Сойменке Оскар Станицын. С первых лет как Соня оказалась в Москве, он много ее рисовал. Верткая, беспокойная во всех своих суставах и сочленениях, она была так же подвижна и в настроении: восторги, радость то и дело сменяли горькие, безнадежные слезы, успеть за ней было очень трудно. Единственный способ что-то пусть не остановить, хотя бы замедлить, было рассказывать Соне разные байки, и нынешние, и из прежней жизни.

Соню рисовали разные художники. Среди прочих, как я теперь знаю, Серафим Колодезев. Колодезев объяснял Соне, что, коли все люди созданы по образу и подобию Божьему, они, несмотря ни на что, есть иконы и так же, несмотря ни на что, украшают мир, который есть Его Храм. Он был неплохим портретистом. Заказчикам импонировало, что он работает не спеша, вдумчиво, передает особенности твоего лица со вниманием и тактом.