Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Отец болеет и давно не встает, и вот расстрига сидит рядом с ним на кровати, проповедует это, а от меня требует быть стойким, не поддаваться врагу, но такое ощущение, что искуситель, на которого он кладет крест за крестом, не сдается, и, борясь с ним, поп вконец изнемог. Конечно, дядя Петр, расстрига — человек неспокойный, но правда в том, что он говорит, есть. Я пересказываю его мысль отрывисто, с большими пропусками, но, в общем, он убежден, что манит нас всё то же яблоко с Райского древа. Соблазн, который оно источает, столь велик, что искажает Божий мир: Египет делается Землей Обетованной, а Земля Обетованная Египтом, и мы, запутавшись, мечемся, мечемся туда-сюда, даже не замечая, что давим друг друга насмерть. Как я понимаю расстригу, для него наша жизнь есть нескончаемая прелесть, а мы посреди нее этакие лесковские очарованные странники.

Выдалась оказия в город, и я прямо на почте отвечаю на последнее письмо. Ты спрашиваешь, каков расстрига с кормчим? Внешне он к нему не подлаживается, но при необходимости держит язык за зубами. Вчера вышел прямо наш разговор, только с рокировкой в смысле ролей. Капралов сказал, что согласен с боголюбцами. Пока не пришел Никон, литургия верно вела в Царствие Божие. Молитвы, кондаки, песнопения — переходы и стоянки на пути к Небесному Иерусалиму. Но церковь сделалась безблагодатна. Господь оставил ее стены и вышел вон. Теперь, как когда-то в Синае, снова весь мир — один огромный храм, а странники, бегущие от зла, есть Израиль истинный. Они проговорили до глубокой ночи. Еще не раз поминали боголюбцев, что думали отстроить из России вселенский приход; Капитона, который хотел образовать из нее монастырь с самым строгим уставом, вокруг одно зло и иначе не спасешься. Капралов, как и аскеты, убежден: путь к Христу узок — девство, умерщвление плоти и презрение к миру, но понимает, что, коли он прав, пройдут им немногие, и оттого скорбит. Расстрига расспрашивал его про исповедь земле; жизнь пару раз сводила его с нетовцами, которые отрицают другие таинства, но ее практикуют. Потом они вернулись к литургии, и поп согласился с Капраловым, что если она есть путь в Царство Божие, то исправления Никона запутали нас. А дальше в избранном народе начались разборки, где и когда мы сбились с дороги и, главное, кто нас сбил. Чтобы больше не плутать и не мучиться, мы повернули назад и теперь так же далеко от Бога, как были в Египте.

P.S. Про храмовые службы поп говорит, что годовой их цикл, весь порядок молитв и песнопений есть тот план, по которому Господь созидал мир. Его гармония — единственное, что противостоит хаосу, злу, его конечной победе.

Вчера похоронил отца. Зарыл на краю сада, под старой вишней. Кормчий прочитал отходную, и я опустил его в землю.

Последние полгода отец сильно мучился. Не хватало воздуха, он и спать толком не мог. Весь в испарине, лежит в горнице, хрипит, будто его загнали.

Ненадолго заезжал в Москву и видел Соню. Полгода назад мать написала, что у нее новый любовник — туркмен, чудом выживший во время страшного ашхабадского землетрясения. Вроде бы она им очень довольна. Потом и сама Соня мне о нем написала. Письмо было восторженное. Среди прочего намекнула, что туркмен «парит» ее не переставая и так хорошо, что, сколько бы родня ни пугалась, она выходит замуж. Жила Соня тогда в Мозжинке, в большом кирпичном доме, тремя годами раньше выстроенном покойным Вяземским. Едва она расписалась с туркменом, в Москву приехала и с ними поселилась его сестра с пятью детьми, мал мала меньше, отец которых вроде бы погиб во время землетрясения.

Умножение семейства Соня приняла безмятежно, места пока всем хватало. Но тихий интеллигентный поселок, где была дача, взвыл. Как и должно кочевникам, дети проходили по нему огнем и мечом, обирали сады, вытаптывали цветники и грядки; достаточно было открытой форточки, чтобы они залезли в дом и унесли всё, что попалось на глаза. Соседи чуть не ежедневно жаловались в милицию, но старшему из этой орды не исполнилось и десяти лет — в общем, участковый отмахивался.

Освоившись, сестра туркмена стала помыкать Соней, но самоуничижение паче гордости: спать с ним ей от этого сделалось только лучше. Тем же порядком история длилась бы и до сего дня, если бы не соседка. Туркменчата в очередной раз обчистили ее дом, и она, зайдя объясниться с Соней, застала брата с сестрой в такой позе, что вопросов, какие отношения их связывают, не осталось. Началось расследование. Приезжая оказалась женой туркмена, а дети — его собственными. Что же до землетрясения, то он в Ашхабаде никогда не жил, родился по другую сторону Кара-Кумов, в Каракалпакии (город Нукус), где давно известен как ловкий мошенник. Обоих, «брата и сестру», арестовали, впрочем, туркменку через день отпустили, а ему дали условный срок. Их с Соней брак, естественно, признали недействительным; к ликованию поселка, она снова вдовеет.