Поль Моран - Левис и Ирэн

— Чтобы сбежать.

— Конечно.

— Ирэн, простите меня.

— Неужели вы еще не поняли, что я уже больше не жена вам? И не для того позвала я вас сюда в эту январскую ночь, чтобы повторить, что наш счет закрыт навсегда. Пожалуйста, не будем терять времени. Вот телеграммы, полученные нами из Триеста. Подтверждается информация, полученная на этих днях. Вы в курсе политических неурядиц. И, наверное, знаете, что мы отказали итальянцам в иске по возмещению ущерба. Теперь они мстят. Это вполне в их стиле. Они наложили эмбарго на всю греческую собственность в Италии. Нам придется продавать Сан-Лючидо — как раз теперь, когда дела идут отлично. Впрочем, именно этого нам не может простить итальянское правительство. Мы купили этот рудник, когда Италия, пострадавшая от обесценения денег, была наполовину коммунистической. Теперь против нас — Италия националистическая, зараженная ксенофобией, опьяневшая от своих прав. «Миланский кредит», с которым, как вы знаете, мы были в добрых отношениях и о чьих фашистских симпатиях вы тоже знаете, вежливо предлагает нам выкупить наши разработки, но за предложениями явно скрываются угрозы.

— Не хотите ли вы осуществить фиктивную передачу акций и эксплуатировать разработки через посредников, пока не разрешится кризис?

— Нет, они решительно настроены забрать дело из рук греков. Такова их политика на всем востоке Средиземноморья. У нас нет выбора. Взгляните на телеграммы, надо продавать, и лучше незамедлительно.

— Какие условия ставит вам «Миланский кредит»?

— Не такие уж тяжелые. Лучше, чем можно было ожидать. Но мы ни за что, слышите, ни за что не продадим итальянцам. Перехожу к делу. Мое предложение: согласны вы снова взять дело в свои руки?

«Вот как все обернулось…» — подумал Левис. Воспоминания об этих разработках в Сан-Лючидо целый год звучали в его жизни мотивом поэтическим, абсурдно-романтическим. Он снова увидел праздничное море, взрезаемое загорелыми руками молодой женщины. Снова увидел очертания сицилийских холмов и голубое подрагивающее небо. Первый раз в жизни он взмолился:

— Ирэн, не уходи!

— Значит так. Я вам все сказала. Думайте. Будьте на высоте — это ведь наш последний разговор. Просчитайте все. Вы здесь только для этого. Прогулка была бы слишком обременительной, если бы вы приехали просто из-за меня.

— Не продолжайте. Я знаю, что такое ваша гордость.

Ирэн почувствовала, как пьянит ее желание наговорить грубостей. Но она взяла себя в руки.

— Давайте держаться на равном расстоянии от дерзости и от слезливости. Хорошо?

После этих слов разговор вошел в более спокойное русло.

— Вот мы и начали в этой жизни бороться поодиночке. Давайте покоримся этому. И будем вести честную борьбу.

— Ирэн, я вас…

— Прошу вас замолчать, чтобы вы не произнесли слово, от которого небо упадет нам на голову. Любовь — не для вас и не для меня. На краткий миг я попробовала жить на земле не ради работы: наказание не заставило себя ждать. Ну так да или нет? Берете вы разработки? Отвечайте.

— Я обдумаю это, — ответил Левис. — Во всяком случае, ваши акции, удвоившие свою цену в июне, мы сможем выкупить только по номинальной стоимости. Отчисления за страхование не будут учитываться при расчетах.

Он разрыдался. Сквозь сплетения мачт из облаков показалась маслянистая луна.

«Горе не сбило его с толку, — подумала Ирэн. — Его условия жестче, чем те, что ставят нам итальянцы».

Банк «Апостолатос» продал разработки серы в Сан-Лючидо. Франко-Африканская корпорация выкупила их по самой низкой цене с молчаливого согласия итальянского правительства (которому она, впрочем, оказала финансовую поддержку в некоторых делах в Малой Азии). Пока шли переговоры — а они были затяжными — корреспонденция между фирмами была безличной; Ирэн и Левис составляли и подписывали отправляемые другой стороне письма и меморандумы, то и дело вступая друг с другом в какие-то отношения. Эти разговоры на расстоянии, установившиеся мало-помалу на спокойной, бесстрастной ноте, показывали, что их точки зрения на политику в Средиземном море во многом совпадают. Их интересы шли в одном направлении. И результаты были обнадеживающими, словно судьба, сделавшая все, чтобы их разлучить и помешать им быть счастливыми, теперь спешила благословить этот финансовый союз и подарить им благосостояние именно тогда, когда им стали безразличны жизненные блага. Все, что их раньше мучило, теперь сближало. Случай опять помог им. Иногда они удивлялись, почему раньше не работали вместе; отбросив стеснительность, они признавались друг другу, что если бы сумели быть счастливыми, то к настоящему моменту разорились бы. Любовь ведь быстро разоряет жизни, которые к ней не готовы.