Поль Моран - Левис и Ирэн

— Но в Марселе, — возразил Левис, — я видел юных гречанок, которые шли играть в теннис на улицу Каденель…

— Марсельские греки — типичные буржуа, которые хотят понравиться французам и охотно завязывают местные знакомства. Это не имеет никакого отношения к древнегреческим поселениям вроде того, что в Триесте. Там царят аристократы, замкнутые, невозмутимые, отвергающие мезальянс. Там вышвыривают прочь итальянских князьков, охотников за приданым, выходя замуж за крупных смуглокожих невежд, гнусавящих и хрюкающих, как свиньи, но зато подносящих роскошные свадебные подарки в этаком австрийском вкусе. Это совсем не радостно. Посмотрите на этих очаровательных девочек с томными глазами, ищущих себе жениха; за ними тащится вся семья — греческие семьи перемещаются в полном составе, как мигрирующие сардины в Средиземном море; а потом эти юные красавицы, изуродованные родами, остаются взаперти, вскоре исчезая с лица земли.

Проговорив все это, Лазаридес взял в руки и надул мягкую резиновую игрушку, превратившуюся в большую зеленую утку, которая пронзительно закричала, поднялась над столом, а потом испустила дух от прикосновения вилкой.

Разговор был прерван беготней по дому развеселившихся гостей; впереди бежал директор крупного американского банка, что на Вандомской площади: он изображал оленя, приставив к голове вешалку в форме рогов. Кончилось все тем, что из ванной комнаты, куда укрылось это животное, хлынул поток: пиджак его лежал в луже горячей воды, где плавала клубника, исторгнутая из него вместе с рвотой.

На рассвете они расстались возле Эйфелевой башни, склонившей сонную голову на облака, а лапами упершейся в мокрый асфальт. Лазаридес направился домой, гордясь важным поручением, которое под силу было выполнить в Триесте только ему. Здесь оказала свое действие также таинственная телепатия, которой умело пользуются примитивные народы, хорошо известная грекам и удивляющая западного человека: Левис, устав от переживаний, решил попросить Лазаридеса передать, что он готов начать переговоры, с тем чтобы уступить часть шахт или даже все шахты, расположенные в Сан-Лючидо.

Какой-то ответ придет на его предложение?

Справа и слева от Левиса равномерно гудели моторы, слегка меняя свою песню в зависимости от направления ветра. Он сел в носовой части, где было свободнее и откуда открывался вид на Ла-Манш. У ног он поставил бумажный пакет, который мог пригодиться, если бы начало укачивать. Но погода была отличная, самолет мягко скользил в эластичном потоке воздуха, чуть заметно подпрыгивая на невидимых препятствиях, встречаясь с не совсем «проезжими» облаками. Левис читал эссе Фрейда о сексуальности, широко раздвигающее границы дозволенного, но с трудом понимал то, что читает. Временами он поднимал глаза от книги и смотрел сквозь выпуклое стекло иллюминатора на бескрайнее, в розовых отсветах заходящего солнца море — ребристое, распадающееся на ячейки, словно крахмал, полученный из маниоки. Под самолетом, шестьюстами футами ниже, возвращались в порт Булонь крохотные кораблики с сантиметровым пятнышком паруса. Гордо попыхивая черным дымом, буксиры на ночь бросали якорь вдали от мола. Левис с улыбкой разглядывал дороги под собою, пристани, вокзалы, все, что было построено человеком. За ним сидели американцы, которые, поблескивая золотыми зубами, не переставая обсуждали скачки́ денежного курса, а в хвосте самолета лежал груз — чемоданы с одеждой, килограммы утренних газет и лотки с вишней для Пикадилли [7] Большая торговая площадь Лондона. .

Назад уплывали французские дюны и белые полосы солончаков, похожие на слизь, выпускаемую улитками. И вот Левис уже над ухоженными английскими берегами (нет, Англию не назовешь плоской, просто грудь ее не очень высока), располагающими к удовольствиям. С высоты птичьего полета Франция словно сшита из лоскутков; взгляду открываются причудливые геометрические конструкции: аккуратные поля, разрезанные на полосы, вытянутые то в одну, то в другую сторону в зависимости от границ частных владений; прямые, словно прорезанные ножом, дороги, которые пересекают деревни и ложатся вокруг них рисунком строгих линий с мотивами цветочных орнаментов. По английскому пейзажу дороги бегут не столь разумно, не столь продуманно, но они чаще уводят в полумрак, навевая лирическое настроение. Приближался вечер. Стелился голубоватый туман, над ним курчавились только кроны деревьев и торчали островерхие крыши голубятен. Наконец показались окрестности Лондона, толпа текла по ним, разбегаясь шариками, как разные насекомые по поверхности водоема, засветились только что включенные фары трамваев, огненные буквы вывески «Скотобойня». Внизу было, пожалуй, темнее, чем здесь, в небе. Почему же говорят: ночь опускается? Она поднимается. Наконец моторы сменили мелодию, в иллюминатор был виден то левый, то правый винт, у пассажиров заложило уши, приблизилось поле травы, которая полегла под мощной струей воздуха. Аэропорт Кройдон.