Лена Элтанг - Картахена

Они миновали церковь, у ее дверей стоял отец Эулалио, сложив руки на груди, он вглядывался в небо с недоверчивым видом. Стоит там такой важный и не знает, что он адресат целой груды комиссарских записок, подумал Маркус. Когда я начал сочинять их в ноттингемской гостинице, я даже не помнил его лица. Теперь вижу: такая же гончарная глина с окисью железа, как у всех траянцев.

Низкорослые, курчавые, с глазами камышовых котов, они всегда казались мне некрасивыми, я даже находил в их лицах черты вырождения, но стоило мне начать книгу, как я по уши влюбился в эту породу. Кстати, я арестован или мы просто гуляем? Я ведь могу отказаться и пойти по своим делам. Итальянцы законопослушны до такой же степени, до какой ненавидят закон и правительство. Но я-то не итальянец.

У дверей участка их встретил маленький дежурный, вид у него был встревоженный, но благостный. Наверное, комиссар навел в участке шороху после долгого отсутствия, подумал Маркус, толкая дверь безымянного кабинета. Сержант остался в коридоре и принялся обсуждать с дежурным запоздалый гол Ди Марии в матче Реал Мадрид – Барселона. Их пронзительные голоса заставили стоящую у окна девушку обернуться и посмотреть на вошедшего.

– Привет, Петра. – Он закрыл дверь, и в кабинете стало тихо.

– Входите. – Она не подала ему руки и не улыбнулась.

Волосы ее стали гладкими, ни одного завитка, щеки бледными, а ноги и руки тонкими, как будто из прежней Петры вылупилась новая, сбросив крепкую румяную скорлупу.

– Мать сказала, что вы приходили к нам домой, когда я была в отъезде. – Девушка села на подоконник и сложила руки на коленях. – Она принимает вас за другого человека, но я-то знаю, что это были вы. И как у вас только наглости хватило? Довольно странное поведение для человека, подозреваемого в убийстве.

Синий жакет был ей великоват, в вырезе виднелась ложбинка между грудями, Маркус вспомнил, что там есть несколько родинок, и улыбнулся. Ее суровость его забавляла.

– Ты все еще в это веришь? И с каких пор мы на «вы»?

– Я верю только фактам, а их достаточно. Факт первый: вы приехали сюда, чтобы продать оливковую рощу, принадлежащую поместью. Ту, что с севера граничит с каменоломней. И собираетесь продать еще одну, апельсиновую, на восточном склоне. Но знаете ли вы, что любые манипуляции с земельными участками регистрируются в полиции? Я была единственной, кто мог связать эту продажу с вашим приездом, потому что мне известно, кто вы такой.

– А кто я такой? – рассеянно спросил Маркус, поглощенный своими мыслями. Что-то знакомое прозвучало в последних словах Петры, но, мелькнув, тут же ускользнуло из памяти. Каменоломня? Оливковая роща? Мотор обошелся мне в сто сорок шесть оливковых стволов, но он того стоил. Фирма «Меркруйзер», зверское железо, с таким мотором и новым парусом я доберусь до цели меньше чем за месяц.

Кто-то продал оливковую рощу и собирается продать еще одну, апельсиновую. Пеникелла продал оливковую рощу и купил мотор. И раз двадцать сообщил мне об этом. Таких совпадений не бывает. На скалистом побережье не так уж много оливковых рощ. Получается, что клошар и есть тот, кто продал западный склон «Бриатико»?

– Кто вы такой? Вы внук синьоры Диакопи, живущий по чужим документам. Вы получили наследство от Стефании, но сумели это скрыть. Вам нужно было завладеть поместьем и заработать на распродаже участков, арендатор путался бы у вас под ногами. А поскольку аренда была пожизненной, вы с отцом решили сократить ее срок и пристрелили хозяина отеля.

– Ты же знаешь, что это не так, верно?

– Осталось понять, – Петра как будто не слышала вопроса, – как старуха умудрилась оставить вам землю. Нотариус Витти клятвенно меня заверил, что после ее смерти все было отписано греческому монастырю. Надо еще взглянуть на это завещание, не будет ли оно таким же фантиком, как документы мертвого англичанина.

Каким же я был идиотом, думал Маркус, сто сорок шесть стволов и миндальное дерево! Он продал часть своего холма скрепя сердце только ради того, чтобы убраться отсюда поскорее. Обменял прошлое на возможность движения.

– О чем вы задумались? – Петра начинала нервничать, на лбу у нее набухла толстая голубая жила. – Вас удивляет, что сержант еще не стоит здесь с наручниками, чтобы отправить вас в камеру?

– Меня удивляет другое. Если ты пришла рассказать все это комиссару, то зачем рассказываешь мне? Ладно, кусок холма продан на прошлой неделе, и ты считаешь, что я приехал сюда, чтобы подписать акт о продаже. Но если я преступник, зачем мне рисковать свободой и приезжать сюда, когда все можно сделать через адвоката?