Франко Арминио - Итальянская новелла. XXI век. Начало

Он зажег сигарету и жестом пригласил меня сесть.

Педро говорит, что ты немного заторможенный. Что-то не так?

Думаю, мне просто нужно привыкнуть.

Если хочешь, я могу перевести тебя на канцелярскую работу.

Нет, в этом нет необходимости.

Длинные змейки дыма медленно выползали из его сомкнутых губ, извивались и постепенно рассеивались, поднимаясь к потолку.

У нас непростое ремесло. Заниматься им не хочет никто, однако нужно оно всем. Нас не любят, презирают, боятся, но в то же время не могут без нас обойтись, и в этом наша сила. Она поддерживает нас, без нее мы все просто наложили бы на себя руки. Ты понимаешь, о чем я?

Нет, я не понимал, по крайней мере, пока не понимал, только смутно о чем-то догадывался.

Не спрашивай, почему, я все равно не сумел бы тебе объяснить, продолжил он, не дожидаясь ответа, но я сразу понял, что ты станешь одним из нас. Есть вещи, которые ловишь на лету, нужно уметь видеть их. Тут требуется наметанный глаз, и у меня он есть. Я уже немолод, скоро мне самому предстоит стать нашим клиентом, и… Ты понимаешь, о чем я, верно?

Да, это я понял.

Люди не подозревают об одном, вновь заговорил он, раздавив безжизненный окурок в пепельнице, что мы больше не боимся их.

Теперь он пристально смотрел на меня неподвижным, мрачным и полным грусти взглядом, какого я никогда раньше не видел.

Тяжело это признавать, но на самом деле мы занимаемся своей работой именно потому, что смерть внушает отвращение и ужас. И единственный способ держать ее в узде — это преследовать ее.

Я не боюсь смерти, Никанор, я боюсь тебя, твоих зубов, твоих укусов, — хотелось сказать мне. Но я не раскрывал рта, задержав дыхание где-то между животом и горлом.

Раздавленный окурок в короткой смертельной агонии испускал последние струйки серого дыма.

Потом старик встал и произнес:

Я решил, что завтра мы отправимся на «вылазку» вместе. Вдвоем, только я и ты. Вот увидишь, все пройдет хорошо, просто замечательно.

И вот мы здесь, в этой синей комнате, увешанной фотографиями и уставленной фарфоровыми безделушками. Похоже на странный музей детского барахла: куда ни глянь, повсюду тряпичные куклы, резиновые зверушки и миниатюрные домики. Целое скопище искусственных глаз молча следит за каждым нашим движением. Это таинственные обитатели особого мира безымянной девочки (то есть имя у нее было, но я его, как обычно, не запомнил), которая, похоже, никогда не покидала свою миниатюрную вселенную, поскольку была прикована к постели поразительным сочетанием самых разнообразных болезней.

Ее мать и две сестры остались за дверью. Еще до нашего приезда они решили, в чем ее будут хоронить: в ногах кровати лежит легкое темное платьице, пахнущее нафталином, вероятно, еще совсем не ношеное. У девочки безмятежное, кроткое выражение лица, она похожа на спокойно спящего маленького ребенка.

Ты готов? — шепчет Никанор, положив руку мне на плечо.

Думаю, да, отвечаю я, но, должно быть, не очень уверенно; у него вырывается вздох, означающий то ли нетерпение, то ли нерешительность.

Она очень симпатичная. Тебе нравится?

Да.

Ну, и что бы ты хотел с ней сделать?

Его вопрос сбивает меня с толку, за все это время я так и не нашел правильного ответа. Я мог бы воспользоваться тем, что видел, работая с Педро: его животные фантазии — такие простые и ясные, их нетрудно сымитировать, достаточно подойти к девочке, осторожно снять с нее халатик, расстегнуть штаны — и вперед, шаг за шагом. Но мне хотелось совершенно другого, думаю, старик тоже прекрасно это понимал.

Укусить, говорю я наконец полушепотом, задержав взгляд на чучелах двух кроликов со странной табличкой в форме сердца, на которой написано: Синьор и синьора Б.

Прости, что?

Я хочу укусить ее. Укусить ее, и услышать, как бьется ее сердце.

Начальник морщит лоб. Я не понимаю смысла этой гримасы: может, он разочарован, или ему просто любопытно, кто знает.

Ну, тогда давай, говорит он, глядя на часы в виде маленькой пластмассовой ветряной мельницы, которые тикают на тумбочке супругов Б. У тебя как минимум десять минут.

Интересно, почувствую ли я вкус, или запах? Может, если впиться зубами в эту землистую кожу, мои десны ощутят какую-то вибрацию, мне ведь хочется именно этого — познать трепет неутолимого голода? Я медленно наклоняюсь к голове, теперь она всего в нескольких сантиметрах от моего носа, я вижу темные круги вокруг запавших глаз, неестественно распухшие веки, тело ничем не пахнет, будто покрытое слоем гладкого стекла. Скоро оно будет пахнуть ментолом: на заключительном этапе нашей работы мы всегда обмываем труп, протираем всю его поверхность влажной губкой с мылом, но сейчас не время, это мы сделаем позже. Я опускаюсь на колени, опираюсь локтями на край матраса (если бы кто-то в этот момент вошел в комнату, он подумал бы, что я молюсь), еще раз оглядываюсь на Никанора, он внимательно смотрит на меня, пытаясь понять то, что я сам не могу объяснить.