Уолтер Абиш - Сколь это по-немецки

В красочно иллюстрированной брошюре, которую он взял в туристическом агентстве, погода на побережье Северной Африки описывалась как идиллическая, настоящий рай для туриста, но, как он обнаружил, если оставить погоду в стороне, окружающий мир был достаточно привычен. Дороги по большей части оказались мощеными, а вдоль шоссе на равном расстоянии друг от друга возвышались телеграфные столбы. В городе выяснилось, что потребности мужчин, которые все же украдкой выбирались из своих чисто выбеленных домов, те же, что и у людей во всем остальном мире. Мужчины собирались в уличных кафе и громогласно обсуждали свои сексуальные доблести. Можно было бы сказать, что тем самым они удовлетворяют некую потребность. Сидя на маленьких, весьма топорно сделанных стульях вокруг деревянного стола и попивая крепкий черный кофе, они также удовлетворяли с готовностью признаваемую и уважаемую всеми потребность. На самом деле можно было даже прийти к выводу, что весь город и построен-то только для того, чтобы дать мужчинам место для этих встреч. Что касается женщин, если оные и вправду тут существуют, об их потребностях позаботились не столь явно. Как постепенно понял Захария, поначалу люди были склонны считать, что у него, чужака, ичклу, потребности иные. Что его потребности носят экзотические американские имена, такие как «Зенит» или комбайн «Катерпиллер». Добираясь из аэропорта, он отметил особенности пейзажа, пышную субтропическую растительность, поблекшие дома с наглухо закрытыми ставнями, случайную повозку, которую тащил по дороге мул, босых мужчин с кинжалами за поясом и однажды — черный «кадиллак», обгоняющий их едва тащившийся автобус. Его успокоило, что в Бендине оказалось целых две аптеки. Он зашел в ближайшую к отелю и спросил, есть ли у них батарейки к его слуховому аппарату. Да, сказал аптекарь. У него был большой запас батареек, а также змеиный яд, презервативы, гашиш и снотворные пилюли. Захария купил дюжину батареек и упаковку изготовленных в Танзании бритвенных лезвий. Лезвия, как он позже обнаружил, оказались ржавыми, а батарейки давно сели.

Когда взорвался дядюшкин автомобиль, самого дядюшку подбросило вверх на тридцать футов. В результате движение на автостраде через Бронкс было приостановлено на добрых три часа.

Он прибыл в Бендин в состоянии едва сдерживаемого возбуждения, которое стерло прошлое, в первую очередь вычеркнув скучнейшие часы в гараже. Впервые он мог вглядеться в себя и не увидеть, так сказать, ничего, что могло бы вызвать беспокойство. Никаких фотографий, никаких мягких кресел, ни тяжелых занавесей, ни поздних ночных звонков по телефону, ни толстых ковров от стены до стены, ни шкафчиков в ванной, ни поднимаемых и опускаемых для осмотра в гараже автомобилей, а главное — никаких, абсолютно никаких лиц, за исключением одного, приходившего и уходившего безо всякого предупреждения, хотя он и пытался исторгнуть его из своего сознания, устранить все его следы в своем мозгу, но все — таки Трак во всей своей наготе продолжала обнимать его, продолжала прижимать его лицо, его длинное унылое лицо со слуховым аппаратом в правом ухе, к своей белоснежной груди, обхватив его ногами за талию и впиваясь пальцами ему сзади в шею, заклинала его любить ее, убеждала отбросить сдержанность, о чем, как ей следовало бы знать, не могло быть и речи. Наедине с женщиной сдержанность никогда его не покидала. Он покинул почти все остальное: работу, мать, приятелей в гараже, всех этих дядюшек, все свое прошлое. Какое-то время он будет проклинать свой слуховой аппарат за то, что тот не дает ему расслышать предупреждения, предостережения, которые, без сомнения, он должен был получить.

Всю ночь напролет, должно быть, шел дождь. Мостовая была мокрой. Под его окном прошел человек с раскрытым зонтиком. По сути, это все еще мир, к которому он привык. Остановившиеся в отеле постояльцы глазеют на него, даже не стараясь скрыть свое любопытство. Теперь он уже к этому привык. Вероятно, все из-за его внешнего вида, из-за его детской неуверенной улыбки. Частенько, когда на улице к нему протягивается темная мозолистая рука, нищий пытается воспроизвести его собственную гримасу, колеблясь между застенчивой, молящей улыбкой и сердитым взглядом.

К тому времени, когда он встретил Трак, вездесущность его дядюшки представляла проблему, занимавшую его днем и ночью. Но, не обладая очень уж хорошей памятью, он не мог больше вспомнить, почему. Было досадно, но частенько он не мог расслышать, что происходит между мамой и дядюшкой, зная при этом: происходящее между ними может так или иначе повлиять на его пребывание в Северной Африке. Он находился в Бендине по дороге в пустыню, чтобы востребовать нечто, оставленное его матери в наследство. Поначалу, когда он еще только планировал это путешествие, ему не приходило в голову, что он станет владельцем какой-то собственности в Блитлу, оазисе в самом центре — или неподалеку от него — великой пустыни. Никто из адвокатов не мог сказать ему, представляла ли эта собственность какую-то ценность… по-видимому, знал это только его дядюшка, а он был мертв.