Алексей Козлачков - Запах искусственной свежести (сборник)

В конце концов агитаторы устали, а уходя, мой соперник даже нагнулся и похлопал меня, лежащего, по плечу: «А ты ничего, парень, не трус…» Забавная уличная солидарность во вражде: «Хоть мы, вроде, и бьем друг другу морду, пусть даже и ногами, но ведь без злобы же и уж тем самым гораздо ближе друг к другу, чем те, кто этого по разным причинам не делает». Что в целом правда.

Я чувствовал себя победителем и притирал шрамы сражений перед зеркалом при помощи всегда присутствующей в нашей квартире для таких случаев бодяги – средства, ускоряющего исход синяков. В дверях вздыхала моя бедная матушка, а из-за ее спины заинтересованно посверкивал цыганскими глазами младший брат. Его подобные увлекательные приключения ожидали лишь года через три-четыре, пока же он находился еще в возрасте казаков-разбойников.

Залечив синяки, я наведался к возлюбленной и был встречен как герой, вернувшийся из дальнего похода с победой и завоевавший тем самым право на руку и сердце Прекрасной Дамы. Несчастный мой соперник отступился, чего я, честно говоря, не ожидал. Я уже готовился к длительной войне и размышлял, кого из своих друзей смогу привлечь к военным действиям. Сдаваться я, разумеется, не собирался. Но он вдруг отстал – сыграло ли тут роль мое упорство или, что скорее, нежелание моей возлюбленной иметь с ним дело и явная симпатия ко мне. Он был чистой шпаной довольно брутального вида, а я – хоть и шпаной, но поблагообразнее, поэтому она предпочла меня.

Я же решил воспользоваться благоприятным моментом и приступить к следующему необходимому этапу ухаживаний – к поцелуям, но не к тем скользящим, полутоварищеским чмокам, одним из которых она наградила меня, прощаясь в тот райский снежный вечер, когда мне набили морду, – такими мы с ней уже обменивались – а к настоящим: с обниманиями и захватом слизистых оболочек партнера внутрь своих слизистых оболочек и проворачиванием их там в течение некоторого времени, а также просовыванием своих в обратную сторону. Что я вскоре и совершил, и скорее всего, в подъезде.

О, эти захватывания-просовывания! Эти – сначала прижимания, потом ощупывания, скольжения по чулку вверх или по спине вниз до возбудительной выпуклости плоти… О, эти изворачивания, торопливые сдергивания, сползание, возня с пуговицами, какая резинка, черт, тугая! Как бы не порвать на ней последнее, ажурное – родители не простят! О, это усиливающееся возбуждение от неудобства положений, от напряженного ожидания открытия двери квартиры № 75, откуда пахнет прокисшими щами, или № 77, где начинается скандал и вот-вот хлопнут дверью, но – наплевать, нужно лишь захватить одной рукой ее ногу под колено, поднять ее вверх…

Черт, но это уже другой процесс… Мы же всего лишь о поцелуях.

Поскольку обстоятельств этого целования и эротических переживаний, его сопровождающих, я опять же не припоминаю, то подъезд – это просто самое вероятное место, где могла свершиться эта значительная в жизни всякого человека акция – первый настоящий поцелуй. Ведь жителям тех же самых теплых стран трудно себе хорошо представить, что поцеловать русскую девушку на улице – это в большую часть года все равно что лизнуть на морозе железку. Чувственности минимум, одна демонстрация привязанности, а кроме того – эстетической терпимости и эротической широты. Ведь русские девушки зимой всегда простужены, шмыгают красными носами, сопли тоже, бывает, текут, бородавки простудные на губах вскакивают. В Европе отдаленное представление о том, какими переживаниями может быть наполнено это событие, могут составить себе лишь жители Альп или Скандинавии, да и то там обычно теплее. Уж о жителях Африки или, там, Южной Америки нечего и говорить, у них для сравнения нет ничего подходящего по ощущениям – разве что попытаться разгрызть замороженную в холодильнике куриную ногу.

А посему подъезд русской многоэтажки застойного периода (а это и по сию пору самый распространенный способ проживания русского городского населения) – это вообще одно из самых эротически насыщенных, насквозь пропитанных чувственностью мест в экспозициях русской жизни как в прежнее время, так и теперь. По крайней мере, концентрация чувственности здесь сильно превосходит такие общественные места, как пляж, баня, а то и публичный дом, где влечения как-то размазываются по более мелким, отвлекающим ощущениям, где то жарко, то мокро или, например, постоянные безмозглые прихихикивания проституток, то все эти несчастья вместе, где нет чувства интимности, усиливающей возбуждение украдки, когда ждешь, что вот-вот откроется дверь и выйдет сосед и все увидит и расскажет кому надо; и желание возрастает до такой степени, что оно способно преодолеть и запах кошачьей мочи в подъезде, и запах близкого мусоропровода, и даже отвратительный запах стряпни времен русской гастрономической катастрофы при Советах – чем здесь несет из всех щелей. А стены подъездов сплошь расписаны руководствами наподобие Камасутры и даже комментариями к ним: «Маша Мише не дала, а у Вовы в рот взяла». Довольно часто здесь можно увидеть и подробные антропометрические данные всех особей женского и мужеского полу в возрасте от 13 до годов эдак 25–30, проживающих как в этом подъезде, так и во всех подъездах близлежащих домов.