Виктор Дьяков - «Тихая» дачная жизнь

Сурин собирал колорадцев в банку, чтобы затем сжечь их на железном поддоне. Лена стояла рядом, и попеременно поворачиваясь к солнцу то одним, то другим боком, рассказывала о скандале, который случился позавчера вечером у соседей напротив:

— Представляешь, уже часов десять вечера, мы все у телевизора, окно открыто… Тут вдруг кто‑то соседке по окну как загрохочет. Сильно так, как стекло не разбил, удивляюсь. Я к окну, гляжу мужик. Ну, я тебе, помнишь, рассказывала бывший муж этой Фаины. В окно ей стучит и орёт, материт её, что, говорит, сука, с черножёпым связалась, сейчас я всех вас тут подпалю… Ну, ты что не помнишь, я же рассказывала, что у неё сейчас азербайджанец в примаках живёт. Ну, он орал, орал, а к нему так никто и не вышел, только окно открыли, он и угомонился. Думаю, ему этот "чёрный" на выпивку отстегнул…

"Добив" жуков, Сурин натаскал воды и затопил баню. Лена то уходила в дом, то подходила к нему. Но он так и не дождался объяснений, а сам спросить не отважился. Около семи часов пришла с пруда Иринка. Мать сразу погнала её в душ ополаскиваться:

— Давай, давай, в этом пруду кто только не купается, и собаки и всякая пьянь, бомжи. Сейчас же всё с себя смой, в баню я тебя такую не пущу…

Дочь с недовольной миной поплелась в душ, но там проплескалась под струями нагревшейся за день воды до тех пор, пока мать не выгнала её и оттуда. Запыхавшийся и довольный Антон прибежал, когда баня была уже готова. Первыми по ещё не большому жару мыться пошли мать и дочь. Иринку заставить париться можно было только втащив в парную за волосы. Потому Лена, намылив и окатив водой только начинавшее круглиться и бугриться на груди, бёдрах и животе тело дочери, отправила её, закутав в махровый халат, в дом.

— Всё, иди. Скажи отцу, чтобы шёл, — напутствовала её Лена, и уловив лукавый взгляд дочери на себя раздетую, тут же взорвалась, — Я тебе сейчас зенками постреляю, я тебе приколюсь, сопля зелёная, а ну марш отсюда, то же мне, нимфетка с мыльной фабрики!

— Ну ты чё ма… я ж ничего, — сразу стушевалась дочь, красным круглым лицом в капюшоне халата похожая на матрёшку, и уворачиваясь от пухлой руки матери, вознамерившейся отвесить ей оплеуху, скрылась за дверью предбанника.

Тем не менее, дома Иринка с той же двусмысленной улыбочкой сообщила уже отцу:

— Пап, тебя мама в баню зовёт.

Отец в отличие от матери не разозлился.

— Да дочь… сейчас иду, — с этими словами он взял заранее приготовленный свежий берёзовый веник, ибо любил попариться.

Баня, уже не новый, но ещё крепкий бревенчатый сруб, состояла из трёх небольших отделений: предбанника‑раздевалки, моечного отделения и парной. Пока мылись мать и дочь парная была не задействована. Когда же пришёл Сурин… Он сразу подбрасывал дров и забирался в парную на полок, под самый потолок, "отмокать". Лена на полок не лазила, она оставалась внизу. Когда же Сурин "отмокнув" плескал холодную воду на каменку, поддавал пару… Лена с визгом садилась на корточки, а если и там, в самом низу для неё оказывалось не в терпёж, пулей выскакивала из парной. Сурин с удовольствием наблюдал эти "сцены". Вот и сейчас он набрал ковш воды. Предупредил:

— Лен, поддаю!

— Подожди… сейчас… — жена поддерживая грудь, словно опасаясь что она чрезмерно болтается, хотя с той же целью можно было придерживать и множество прочих выпуклостей её добротного тела, молочно‑белого, там где прилегал купальник, и различных оттенков тёмно‑розового, в прочих местах… Она соскочила с лавки на которой сидела и поджав колени с некоторым подобием испуга, зажмурившись ждала упругой волны жара. Сурин плеснул и тут же крякнул. Пар, сопровождаемый шипением каменки, заполнял небольшое пространство парной.

— Ииии! — визжит Лена и опускается прямо на свои круглые колени, и наклоняет голову с распущенными волосами к полу

— Ну, ты прямо как поклоны бить собралась, — смеялся сверху Сурин, начиная хлестать себя веником, в то время как жена прямо на глазах покрывалась каплями пота.

— Молодец, сегодня выдержала, лезь сюда, попарю.

— Нее… я и здесь чуть жива, — едва не из последних сил отвечала Лена.

Сурин весь красный, в тугих жгутах длинных "легкоатлетических" мышц сошёл по ступенькам с полка, и окунув веник в таз с холодной водой стал легонько охаживать жену по относительно узкой спине в мягких складках, по широкому заду… Лена повизгивала снизу и просила почаще макать веник в воду. Наконец, её терпению наступил предел, она чуть приподнялась и не рискуя распрямиться полностью, задев мужа мягкими ягодицами протиснулась мимо него, выскользнула в моечное отделение… У Сурина было достаточно времени, чтобы не привлекая внимания жены осмотреть её тело. Но, ни каких следов "утреннего инцидента", ни каких даже подобий синяков на ней не просматривалось, кроме одного на правом бедре. Но его "поставил" он лично, во время прошлой бани, когда она вот так же убегала из парной, а он глубоко ухватив её, удержал и продолжал парить, пока она со смехом не выскользнула…