Виктор Дьяков: «Тихая» дачная жизнь

— Я что мало зарабатываю? Купи себе новый, современный, тем более эти тебе уже малы.

— А ты видел эти современные? Видел, какие там трусы… вся задница наружу. Во мода, раньше бабы грудь, плечи оголяли, а теперь задницы.

Лена выражала вполне понятное возмущение, ведь у неё были именно красивые плечи и грудь. Впрочем, Сурин считал, что и со всем, что ниже у жены всё в порядке, но Лена думала, что в заду она чрезмерно тяжела, а раз так…

— Ну, как я тут в таком выйду, тут же соседи всё больше старики и старухи, что скажут. Нет уж лучше я в старом, чем с голой задницей…

Сейчас Лена одела как раз в свой "рабочий" голубой с тёмными крапинками купальник. Она за что‑то ругала сына, а тот… Сурин видел из своего укрытия то, что похоже не замечала Лена. Сын, когда поднимал глаза, задерживал взгляд на пышных бёдрах матери, на её груди, которая чуть не вываливалась из выреза купальника, на округлом животе, с явственно проступающим пупком через тонкую материю…

— Никуда не пойдёшь, я тебе что говорила… пока всех колорадцев не соберёшь, из дома ни шагу! — Лена поправила белую шелковую косынку.

Антон вновь посмотрел теперь уже на поднятые к голове покрасневшие от загара полные руки матери, особенно визуално‑нежные от локтей до плеч.

— Ну, мам… Я после обеда доделаю, я ребятам обещал, у нас игра, — канючил сын, явно имея цель отпроситься на волейбольную площадку. В волейболе он был мастак, ибо уже второй год занимался в секции и обладал очень сильной подачей. Он рос от природы резким, взрывным.

— После обеда тут уже вся ботва будет сожрана. Не понимаешь что ли? Вон их сколько и новые кладки делают. Если их сейчас не передавить, без картошки останемся…

Конечно, семья Суриных и без этой картошки с голоду не померла бы, но уж больно жалко трудов по вспашке делянки, посадке и окучиванию, да к тому же Лена, по всему, за что‑то сильно разозлилась на любимого сына, и вот таким образом решила его наказать, не пустить гулять. Сурин, не выходя из своего укрытия, смотрел, чем же кончится эта перебранка, сумеет Лена настоять на своём, или нет. Он уже не раз выговаривал жене за то, что много позволяет сыну, а тот этим пользуется, начинает относиться к ней не как к матери, а как к подружке. Но помощи Лена у него ещё ни разу не попросила, напротив, утверждала, что с собственным сыном всегда сумеет справиться, если потребуется, то и налупит… Видимо именно это сейчас и собиралась сделать Лена. Она схватила сына за руку и попыталась потащить к делянке. Но Антон упёрся ногами и не сдвинулся с места. Отчаявшись, Лена несколько раз ударила его по спине, но, похоже, ей стало больнее чем ему, во всяком случае, она сморщилась, и потрясла ладонью, которой била.

— Если сейчас же не пойдёшь работать, я возьму отцовский ремень и напорю тебе задницу!

— Ну, мам… ну мне обязательно надо, я же обещал…

— Лена, красная лицом от гнева, и прочими обнажёнными частями своего тела от загара, сотрясая оными, поспешила в дом… оттуда уже появилась с широким армейским ремнём от портупеи Сурина.

"Хоть бы платье одела, или брюки какие", — недовольно подумал Сурин, следя за развитием событий. Но Лена не обращала внимания на свой явно не "бойцовский" наряд, собираясь лупить сына, будто он совсем маленький шкода, а не парень хоть и значительно легче её, но в то же время выше ростом и шире в плечах.

Антон не стал ждать, когда его начнут бить. Едва мать замахнулась, он отскочил в сторону, она за ним, он опять отскочил и, наконец, побежал… побежал весело смеясь. Что‑то в подсмотренной сцене Сурина насторожило. Создавалось впечатление, что сын играет с матерью в какую‑то игру, и, что самое удивительное, та эту игру приняла. Побегав вокруг гостевого дома и, так и не догнав сына, она уже и злилась как‑то через смех:

— Стой паршивец!.. Я тебе что сказала!?… Стой… поймаю хуже будет!

Потом Антон явно поддался, дал себя догнать, но мать только раз успела ожечь его ремнём по руке. В следующее мгновение он уже поймал конец ремня, и началось "перетягивание каната", причём шестидесятикилограмовый сын явно перетягивал восьмидесятикилограмовую мать.

— Пусти… отдай… я тебе что сказала!? — изо всех сил, двумя руками пыталась вырвать ремень Лена, который сын удерживал одной.

Но когда Антон выпустил ремень, Лена едва не упала… На этот раз она разозлилась по настоящему, и сын, наконец, тоже по настоящему испугался и хотел спрятаться в будку летнего душа, закрыв за собой дверь, но не закрыл… Мать успела поставить на порог свою ногу, и Антон не решился её прищемить… Беглецу некуда было деться…