Михаил Барышев - Вороний мыс

Егеря кричали, чтобы разведчик сдавался. Гнеушев сначала посылал в ответ очереди, потом сообразил, что надо беречь патроны.

Пришло сознание неотвратимости собственной гибели. Инстинкт самосохранения, заложенный в каждую клетку, отчаянно метался в поисках спасения, протестовал против надвигающейся смерти. Но здравый рассудок гасил бесполезные мысли о несбыточном спасении. Чудес на свете не бывает. Никто, кроме самого Гнеушева, не мог сейчас отдалить его смерть.

Но Василий знал, что живым не сдастся.

Странно, но, осознав неотвратимость конца, Гнеушев почувствовал облегчение. Пришло ощущение силы и неуязвимости. Ведь за смертью не было ничего — ни страха, ни боли, ни усталости. Была пустота, и этой пустотой Гнеушев приподнялся вдруг над егерями, почувствовал собственное горькое превосходство над теми, кто стрелял в него из-за скалы. Превосходство над тысячами, над миллионами врагов, над их пушками, минометами, генералами, над всей их дьявольской машиной, настроенной, чтобы убивать.

Страх отодвинулся. Осталась единственная мысль — как можно дороже продать остаток жизни, те короткие минуты, отделяющие Василия Гнеушева от вековечной тьмы, в которой не будет ни неба, ни киноварных скорлупок березовых листьев, гомона растревоженных чаек, камней, рассыпчатых автоматных очередей. Не будет Василия Гнеушева.

Он сумеет дорого продать эти минуты. Обидно было погибать, сознавая, что вместе с тобой исчезнут драгоценные сведения, нужные, чтобы спасти других. Они бесполезно канут в мрак. Смертью, а не спасенными жизнями пометит Гнеушев свои последние минуты…

Притихнув, разведчик обманул егерей. Из-за скалы осторожно высунулась пилотка. Скрылась и, осмелев, показалась снова. Под ней круглое, смятенное настороженностью лицо и ищущие глаза. Рокотнул короткоствольный «шмайсер», выбросив веер свинцовых жуковинок.

Гнеушев не ответил на очередь. Тогда стрелявший метнулся к ближнему камню.

Василий сбил его. Егерь на бегу согнулся и, подламывая ватные ноги, осел на землю. В агонии немец мычал, елозил по камням простреленной головой, окрашиваясь собственной кровью. Разинутый рот хватал и не мог ухватить воздух. Ноги в подкованных ботинках скребли землю, оставляя на ней короткие борозды.

Страдания умирающего человека заставили Гнеушева содрогнуться. Василий скрипнул зубами и послал еще очередь, прикончив егеря наповал.

Теперь молчанию разведчика не верили. Из-за скалы больше никто не выскакивал, но оттуда стали сыпать частыми очередями. Нора надежно укрывала Василия. Брошенная откуда-то сверху граната с длинной ручкой ударилась о козырек, отскочила и взорвалась за камнем, не причинив разведчику вреда.

Потом очереди стали реже. Егеря сообразили, что автоматами русского не достать.

Василий снова получил отсрочку. Напряжение боя ослабло, и в голове сами собой стали проплывать картины прожитой жизни. Вспомнилось письмо сестры, полученное три недели назад.

В августе сорок первого выпускник ФЗО, полгода простоявший за стареньким токарным «вандерером», получил повестку военкомата, надел шинель и пошел воевать за родную землю. Отступал, брал города и высотки, валялся в госпиталях, ходил в разведку. Кидала его военная судьба с одного места на другое, и оказался он в конце концов на краю земли. В начале войны Василий потерял связь с домом, оставшимся за линией фронта. Понемногу смирился с тем, что вряд ли кто из родных уцелел в кровавой заварухе. И вот неожиданно отыскало его письмо Валентинки. Живы были и отец и мать.

— Рус, сдавайс! — крикнули из-за скалы. — Сдавайс, Иван!..

Василия вдруг ожгла мысль, что никто не узнает о его последнем бое, о честной солдатской смерти.

«Пропал без вести» — так напишут в штабе и пошлют домой извещение за подписью капитана Епанешникова и печатью.

Лешка Беляев сдаст, как положено, комсомольский билет Василия Гнеушева, оставленный им в роте перед уходом на Вороний мыс.

Не раз доводилось Гнеушеву видеть, как после боев собирал его друг, комсорг разведроты, горестную пачку билетов.

В ней теперь окажется и билет Василия Гнеушева, двадцати двух лет от роду, комсомольца с одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, выданный Порховским горкомом ВЛКСМ. Полистает Лешка страницы с отметками об уплате членских взносов, посмотрит на крохотную фотографию, где запечатлен курносый ученик ФЗО, старшина, помощник командира взвода, с которым два года вместе воевал Беляев. Ходил на задания, спал в одной землянке, в кого верил как в себя, прикрывал огнем и делил последний сухарь. Кого выручил два месяца назад под Муста-Тунтури, когда разведка нарвалась на засаду. Километра три тогда протащил на себе Алексей Беляев своего друга Гнеушева. А тот вот так, по-дурному, сунулся в ловушку на Вороньем мысу.