Михаил Барышев - Вороний мыс

— Берегом надо к бухточке пробираться.

— Попробуем берегом, — согласился старшина и, помолчав, добавил: — Если только они на нас по всем правилам облаву не наладят… Наследили мы здесь. Не разобрались толком, что к чему, и начали нахрапом пихаться… Должны были егеря по следу пойти. Или уж слепые они совсем, или есть у них насчет нас особое соображение… Кобликов, налаживай свою машинку. Чтобы в полмомента связь была!

Ленька развернул рацию и старательно принялся вертеть черные ручки, отстукивать позывные.

— «Чайка! Чайка!..» Я «Волна-один», прием!.. Я «Волна-один». Прием!

Капитан Епанешников принял сообщение про минное поле, и гибель Забары, и про странное поведение егерей, по всем признакам сосредоточивающимся в районе бухточки на западном берегу мыса.

Про болезнь Лыткина старшина сообщать не стал. Смешно было докладывать капитану, что человек, отправившись в разведку, схватил не пулю, не осколок, а обыкновенную простуду.

Привычно выбивая замысловатою дробь тире и точек, сообщавших о сосредоточении егерей на Вороньем мысу, Ленька Кобликов вдруг подумал, что не видели ведь они пока егерей. Не видели, а сообщают…

Получив приказ активизировать действия и уточнить численность противника на мысу, свернули рацию, устроили из вороничника в углу пещерки ложе для Игоря, помогли ему туда добраться и укрыли сверху ватником убитого Забары. Ватник снял Докукин, рассудив, что теперь он Остапу не нужен.

Потом пожевали сухарей с осточертевшей тресковой печенью. Холодный жир липко застревал в зубах, стягивал рот, и каждый глоток приходилось делать с усилием. Ленька Кобликов решился было проглотить серый, остро пахнущий кусок печени, но тут же сморщился и едва не вывалил на камни съеденные сухари.

Лишь Докукин с аппетитом уплетал тресковую печень. Подцеплял куском сухаря жир, с причмокиванием обсасывал его и запивал водой на верхосытку. Он искренне удивлялся, что люди не имеют аппетита к такой еде. Это же повкуснее мясной тушенки!..

Солнце уже перевалило небесный пригорок и стало приметно склоняться к вершинам сопок.

— Не пошли бы егеря на нас облавой.

— Теперь уже не пойдут, — успокоил Гнеушев сержанта. — К вечеру дело двинулось. В темноте нас упустить можно. Сейчас они, наверное, только маракуют, как нас верняком накрыть… Завтра высмотрим подходящую ухоронку и устроим новоселье. Надо фрицам под самый нос залезть. Возле себя они шарить как следует не будут, кинутся подальше на мысу искать… Плохо, что Лыткин расхворался… Слышишь, опять его кашель одолел.

— Да, неловко вышло, — согласился Докукин. — Порошков бы каких-нибудь ему дать… Только нет ведь у нас порошков…

— Теплым его нужно напоить, — предложил Ленька. — Вскипятить воды и напоить… Ему бы легче стало.

Костер Гнеушев разводить не разрешил.

Гнеушев сидел на камне, сбив на затылок грязную ушанку. Старшина умел снимать часовых, кидать гранаты в блиндажи и пеленать «языков» так, что они не могли и пикнуть.

Сейчас он должен был сообразить, почему егеря не пошли по следу, почему сегодня они не устроили облаву.

Гнеушев морщил лоб, тер ладонью заросший подбородок и не мог понять, что тут к чему. Ерзал на камне и мучился собственной беспомощностью и ощущал, как исподволь, неотвратимо вызревает предчувствие беды.

Надо пробраться в бухточку. Как бы немцы ни перекрывали подходы, надо туда проникнуть, а уж потом… Что будет потом, Гнеушев представлял смутно, но решил отвлеченными мыслями себя не изводить, а соображать дальше по обстоятельствам.

«Пройду! — зло думал Василий Гнеушев, распаляя дерзкую самоуверенность, не раз выручавшую в трудные минуты. — У Муста-Тунтурн на Рыбачьем потяжелее было, а ведь прошел…»

Полдня Гнеушев лазил по скалам, мок в торфяных болотцах, продирался сквозь ерник. Дал крюк с десяток километров, обошел дозоры и наблюдательные посты и в вечерние сумерки пробрался на сопку, загораживающую бухточку.

И теперь он лежал на покатом гранитном выступе и ничего толкового не мог разглядеть в загустевшем сумраке. Тьма круто наползла из расселин, смазала контуры, размыла видимость. Неумолчный шум прибоя мешал звуки, растворял их в темноте. Лишь изредка Василий видел, как в двух сотнях метров ниже, у подножья сопки рассыпались по ветру жидкие хвостики гаснущих искр, по которым можно было догадаться, что егеря сидят в тепле у железных печурок.

Старшина ежился на каменном пупыре и с солдатской терпеливостью ждал, когда придет рассвет. Ветер порывами гулял на плешине сопки. Уныло выл в щелях и накалял гранит пронизывающим холодом. Гнеушев изо всех сил натягивал куцые полы ватника, запахивал маскировочный комбинезон, дул на коченеющие пальцы.