Татьяна Алфёрова - Поводыри богов (сборник)

Засмеялся Ящер, будто болото захлюпало, а царица за ним – как гнилое дерево затрещало. Идет Бул вдоль дочерей, налюбоваться не может, глаза разбегаются: у одной стан что ива гибкая, у другой груди как пышные облака, у третьей глаза как два озера лесные, сердце сосут. Чернаву бери, подсказывает Щил, нет, не возьмет Бул Чернаву, когда столько красавиц, собою прекрасных, перед ним стоят. Не возьмет, не послушает, вон, то одну за руку тронет, то другую по волосам долгим погладит… Колотится у Щила сердце, понимает вещее, что все сейчас и кончится, разобьется ладья об острые камни, утонет Дир, захлебнется пенной волной Либуша… Вскрикнул Щил и очнулся на поляне.

Поодаль беспокойно спал Бул, двигая руками и коленями, как неспеленатый ребенок. Нарядный его тонкий плащ лежал рядом, аккуратно свернутый. Дир и Либуша с любопытством смотрели на Щила, и глаза их смеялись. Догадался скотий жрец, что его провели, даже наказали несильно, но не обиделся. Интересно, как это у них получилось: колодец и дно речное? А сон какой замечательный и страшный приснился, как жизнь, ей-ей, надо Булу пересказать сон, он кощуну по нему сложит. Только вот кто же придумал это – Дир, Либуша? Или он сам?

Поздно проснулась княгиня Ольга, устала за вчерашний день, намаялась. Да еще спала плохо, только под утро забылась: опять приходил к ней из угла спальни кто-то темный с невнятными речами. Говорил то за мужа, то за князя Олега, а то и за Свенельда-советника. Глухой его голос отдавался у Ольги в животе, и ребенок сердился, не мог уснуть вместе с матерью, вертелся внутри. Он не был богом, этот темный в углу, ни одним из знакомых Ольге богов, по крайней мере. А верная нянька его не слышала, нет.

Уже петухи давно откукарекали новый день, когда нянька кликнула девушек – одеваться княгине! Села Ольга к узкому окну, солнце совсем поднялось, а во дворе под стенами кремля еще спят дружинники, сваленные Ярилой по дороге к дому после вчерашнего праздника.

Свирепствовал славянский бог, перед тем как схорониться на год, бушевал. Вот и лежат воины на земле, даже седло под голову не положили, кто на собственном кулаке спит, кто на локте. Рты открыты, по лицам и бородам мухи ползают, разбудить не могут.

Ольга приказала послать девушку за Либушей, после позвала ключницу, спросила, что князь Игорь, как почивает после праздника.

– Нет, матушка княгиня, – отвечала ключница, тоже бледная после праздника и причесанная кой-как, – какое там почивает! Рано встал, холодного квасу выпил и уж отряд со Свенельдом снарядил в Плесков. Твоих-то дружинников почти никого и не отправил, заботится, думает, может, они здесь тебе пригодятся. Своих послал.

Ольга испугалась. Значит, действительно, не охрану послал муж, а конвой – за воеводой присмотреть. Подозревает князь измену, почувствовал опасность, удалил Свенельда, теперь запрет его в Плескове, а может, приказал уж зарезать по дороге… Леса по пути густые, темные – молчаливые. Но всех-то гонцов Ольгиных не уследит. Или уследит? Если дороги перекрыты, можно и тропинку сыскать. Как ей нужна сейчас Либуша – не гадать, просто поговорить. Ворожея хитра, лишнего не скажет, знает много, все замечает, если что и посоветует, то непрямо, деликатно.

Сильное беспокойство, охватившее княгиню, – плохой советчик, Ольге плохо удавалось сидеть и ждать, как прилично жене, она предпочитала действовать.

– Поди, Ярка, к князю, спроси, жена просит побеседовать, – приказала няньке, а сама не знала, о чем собирается говорить с мужем.

Нянька воротилась скоро. Князь Игорь не велел жене беспокоиться, велел отдыхать. После побеседуют. Сам же уединился с кобником, наказал никому не входить, не мешать.

Из всех волхвов Ольга больше всего не любила именно кобников. Они гадали и предсказывали по внутренностям птиц: петухов или коршунов, встреча с таким волхвом на дороге или в лесу грозила неприятностями, и держались кобники обособленно от прочих. Святилища у них не было, не было своего покровителя, хоть и гадали кобники на судьбу, но Мокоши-Судьбе не служили. Муж тоже кобников опасался, но в самых важных случаях посылал за ними. Девки же и младшие дружинники, сталкиваясь с этими волхвами на дворе, застывали столбом, а когда кобник проходил и ясно было, что не оглянется, плевали вслед и очуривались.

– Вот что, – сказала княгиня няньке, – позови мне кого-нибудь из моей стражи. А лучше – двоих, – пока еще девка добежит до Варяжской улицы. – Пусть эти двое верхами прочешут весь посад и привезут мне Либушу поскорее. Да накажи, чтобы она не наряжалась особо, сразу чтобы ехала, как есть. Небось, спит как убитая после праздника и до ночи проспит, если не разбудишь, – и повернулась опять к оконцу, но не глядела во двор, а только на свои отекшие пальцы, все снимала и опять надевала тяжелые кольца, за эту привычку нянька журила ее еще в детстве. Кольцо с веселым камнем сердоликом упало, покатилось по полу, Ольга быстро зашептала: «Колечко, колечко, выйди на крылечко, приведи мне Либушу в терем», кольцо, услышав, остановилось, покачалось на ободе и упало камнем к двери. Девушка кинулась было поднять, «Не трожь!» – сказала Ольга, и знала, что не поможет, не приведет кольцо ворожею.