Мариуш Вильк: Дом над Онего

Так в этой, казалось, Богом забытой часовне — пустой, без икон, разоренной людьми и загаженной птицами — проходило богослужение. Первое со времен финской оккупации, когда тут молились вражеские солдаты. Богослужение, которым отец Николай со своей паствой — несколько бабушек из Великой Губы, один местный старик, мы с Натальей и двое наших городских приятелей — напомнили об этой часовне Господу.

Было в этой службе что-то от обрядов времен раннего христианства. Первая христианская община, поглощенная ритуалом, не слишком понятным для постсоветских язычников.

Постязычники в это время выпивали (праздник ведь) да заглядывали в окна.

Скажу больше — не все члены общины разбирались в том, что происходит. Бабушки не вовремя били поклоны и невпопад крестились. Ничего удивительного — в комсомоле ведь этому не учили. Константин Федорович, положив земной поклон, не знал, когда можно подняться. А может, спину прихватило — все-таки бывший мастер спорта Советского Союза. Виталий, вместо того чтобы приложиться к кресту, снял его крупным планом. Только Баян попадал в такт, точно повторяя все Лешины действия. И все равно во время этого убогого богослужения я ощутил нечто, чего мне всегда недоставало в сытых западных храмах.

— Сегодня мы открыли новую страницу в истории Заонежья, — сказал в заключение отец Николай. — Она написана благодаря польскому писателю. Однако в отличие от книги, где любое предложение можно вычеркнуть или исправить, свою жизнь человек пишет сразу набело. Этот день уже не вычеркнешь.

После молебна — шумное застолье: блюда заонежской кухни, в том числе рыба по-польски (следы польских разбойников Самозванца в Заонежье) и карельские яства: прежде всего знаменитая «каларуокка» (уха по-старокарельски) и «секали» (пюре из перловой каши, гороха и костного мозга), далее дичь от компании «Баян & Виталий» (гусь, запеченный в глине и рябчики по-вепсски), деликатесы от прихожан отца Николая (палия в сметане, сиг по-петровски и фирменный судак а-ля Озолин в вине), а еще Наташина долма (голубцы — баранина с рисом в листьях молодой свеклы, — запеченные в русской печи). Из закусок — грибы на любой вкус (вы когда-нибудь пробовали квашеные грузди?), разные диковинки, например медвежье сало; наконец, овощи с нашего огорода в виде всяких фантазий — цветная капуста, маринованная с аронией, бобы с лисичками и так далее. Напитки на выбор — кому кагор, кому вода, кому брага.

— Святой Самсон имел прозвище Странноприимец, — произнес тост отец Николай, — ибо он принимал странников. Выпьем за этот дом в Конде Бережной и за его хозяев. Чтобы здесь тоже с радостью встречали каждого путника.

После пары стопок атмосфера за столом потеплела. Бабушки запели:

Очередной тост: за гостей! Лена бабушкам вторит — все громче, все смелее. Бабушки запевают на полную катушку. Подключается Леша. Заводят на два голоса:

Тосты, тосты, тосты… Ваян снимает со стены дошпулуур — инструмент тувинских шаманов (подарок Саши Леонова). Трогает струны. Тишина. Может, батюшка их смутил, а может, влажность виновата.

— Давайте за любовь! — кричит младший лейтенант Лева.

— Как ты думаешь, Мар, почему кроме Федоровича никто не пришел? — спрашивает отец Николай, макая долму в соус из аронии.

— Постеснялись, наверное.

— И всё-то они стесняются, — вмешался Ваян, — как мы приехали, они только этим и заняты.

— У нас как-то на Сдвижение мужики медведя убили, — отозвался молчавший до сих пор Федорович. — Пили на берегу — вон там, где у Мара баня. Смотрят — глазам не верят, косматый плывет вдоль берега. Они — в лодку. Раз-другой пальнули из ружья, а потом давай лупить чем попето — вилами, топором, пока не сдох.

— Ну, давайте за мишку!

— За медвежью шкуру премировали нас пожарной помпой.

Опять запели:

Баба Шура пускается в пляс с бабой Клавой, Виталий продолжает снимать, Саша строчит что-то в блокноте, младший лейтенант Лева сам себе наливает стопку, бормоча под нос, что, мол, пора — погода портится, Надежда Кузьминична с Леной частушки поют, Ваян спорит с Лешей, отец Николай макает очередную долму в соус из аронии. А я разглядываю на просвет рюмку, полную браги из морошки… Хотелось бы сохранить этот праздник в ее янтарном свете и донести до тебя, читатель.