Мариуш Вильк - Дом над Онего

— Не хочу Коммуны без лежанки!

Да если бы только Коммуны… Зимой без лежанки жить не захочешь.

Сколько раз бывало: промерзнешь до мозга костей (с Павлом Коноваловым сети похожал или помогал Наташе полоскать белье в проруби — да впрочем, когда холодный ветер задувает во все щели, достаточно просто несколько часов посидеть за компьютером, чтобы руки окоченели), залезешь на печь — и через мгновение чувствуешь, как проникает в тебя жар глинобитной лежанки… глубоко-глубоко… Кажется, что тело и печная глина — единое целое, и словно слышишь голос старухи Михалны:

— Человек и печь из одной глины слеплены, наше тело и глина состоят из одних и тех же элементов.

Михална — ведьма (от слова «ведать»). Глиной врачует все недомогания. В прошлом году я вывихнул ногу, и Михална лечила ее компрессами из голубой глины, завернутой в льняные тряпицы, а еще прописала глиняный раствор. Через несколько дней отек сошел, нога приобрела нормальный цвет и стала как новенькая.

В русской печи тоже можно лечиться — это старинное заонежское лекарство от всякой хвори. Достаточно хорошенько ее протопить (лучше всего березовыми дровами и можжевельником), завернуться в несколько слоев мокрых простыней, залезть внутрь, чтобы из устья одна голова торчала, — и терпеть до седьмого пота.

Я знаю, о чем говорю, — испробовал на своей шкуре. В отличие от Владислава Ходасевича, который о русской печи знал кое-что понаслышке (и где он слыхал — в питерских салонах?) — якобы и хлеб в ней пекут, и от болезней спасаются, — и все у него в голове перемешалось, потому что он написал, будто Гаврилу Державина в детстве лечили запеканием в русской печи в хлебном тесте… ха-ха! Еще удивлялся, как это маленький Гаврила выжил после такой процедуры.

Так что русская печь — и в самом деле мать родная: и греет, и кормит, и лечит. Вне всяких сомнений, именно она сформировала характер русского человека. Достаточно вспомнить сказку о Емеле, который ни за какие богатства не желал покидать свою лежанку и даже к царю поехал на печи. Да зимой я сам без лишней надобности с нее не слезу!

Вот сейчас, когда пишу о печке, она стоит передо мной — красавица, свежевыбеленная, как новая… слепит глаза, пышет теплом и пахнет хлебом.

9 декабря

Нередко спрашиваю себя — откуда взялись эти мои атавизмы? Почитание огня, ощущение родства с землей, видения теней в пещере. Чем дольше я об этом размышляю, тем отчетливее понимаю, что ответ не так уж прост.

Прежде всего — к этому располагает пейзаж. Куда ни взглянешь — кругом мандера [24] Мандера — берег, суша, континент, лес на материке. , заснеженные дороги, звериные тропы… Человеческих следов мало: изредка наткнешься на след «Бурана», лунку во льду, пару обгоревших головней, пятна мочи на снегу — вот и все. Даже там, где еще недавно было людно, — ни души. Вымершие деревни пугают культями домов, словно взывают о помощи, от совхоза «Прогресс» осталась груда кирпичей. А если и встретишь человека — так это чаще всего пьяный «пейзан» (по определению Донцовой), часть ландшафта, давно утратившая черты homo sapiens и скорее напоминающая валун у дороги или раскачивающийся на ветру куст.

Тут не найдешь следов древних культур — никаких тебе колонн или акведуков, да хоть бы остатков старого тракта или руин агоры, ни призрака собора или развалин замка, ни обломка стены… не говоря уж о столетних газонах. Правда, сохранилось несколько памятников деревянного зодчества, но их возраст не превышает ста пятидесяти — двухсот лет. Единственная церковь Воскрешения Лазаря, XVI века, из Муромского монастыря больше напоминает печугинскую баню, чем настоящий храм. На лесных полянах — ровные гряды камней, извлеченных из земли во время пахоты, но не выдавать же их за остатки древней культуры Заонежья.

Краеведы объясняют:

— Кочевники следов не оставляют. А дерево — главный строительный материал заонежских крестьян — недолговечно.

Все равно такое ощущение, что человек тут появился в одночасье прямо из неолита, поселился в русской избе, потом на скорую руку выстроил совхоз из силикатного кирпича, а после падения коммунизма и вовсе исчез.

Во-вторых — здешний быт. Постоянное соприкосновение с суровой природой. Вода, которую каждое утро нужно принести с озера — даже если на дворе бушует метель и майну [25] Майна — широкая трещина во льду, полынья. занесло снегом по пояс или она промерзла на целую пядь (вот как сегодня). Без огня не выжить, а чтобы его поддерживать, надо притащить из леса дерево, распилить и поколоть на дрова. Со временем начинаешь понимать, почему языки северных народов различают несколько десятков оттенков снега и льда, по звуку чурбака под топором научаешься определять, какой сегодня мороз, а по солнцу моментально предсказываешь погоду на завтра.