Вильям Козлов - Волосы Вероники

— Вам небезразлично, кто будет директором института? — прямо в лоб задала она мне вопрос.

— Я думаю, моего мнения на этот счет никто не спросит,— ответил я.

— Видите ли, Георгий Иванович, поговаривают, что директором хотят назначить Гоголеву…— Она испытующе посмотрела на меня. О моих разногласиях с Ольгой Вадимовной знали в отделе.

— Что ж, достойнейшая женщина,— без особого энтузиазма заметил я.

— Карьеристка,— безапелляционно заявила Грымзина.— Она вас со свету сживет, да и нам будет при ней несладко…— Евгения Валентиновна, доверительно глядя на меня, продолжала: — Я считаю, что на таком посту должен быть мужчина. Женщина есть женщина…

У Грымзиной мало было женского. Грузная, почти квадратная, с широким решительным лицом, жидкими белесыми волосами, она скорее походила на борца-тяжеловеса. И светлые глаза у нее были холодные и пустоватые. Сколько я ее помню, зимой она всегда носила толстой вязки свитера с широким воротом, а весной и осенью — черный кожаный пиджак, не застегивающийся на мощной груди. Заведующий отделом технической информации Великанов прозвал ее «Коняга». С его легкой руки Грымзину за глаза так и звали у нас.

Я с недоумением смотрел на Конягу, еще не догадываясь, куда она клонит. Та не стала дипломатничать. Жестикулируя короткой рукой с толстыми пальцами, она заявила:

— Мы решили послать в министерство заявление с решительным протестом против назначения директором Гоголевой.

— Кто это мы? — взглянул я на нее.

— Общественность,— весомо заявила Коняга и положила передо мной отпечатанные на машинке листы с несколькими неразборчивыми подписями.

Не читая, я брезгливо отодвинул бумажки. У меня издавна предубеждение против всяких заявлений, тем более кляузных. Если мне нужно было выразить свой протест по какому-либо поводу, я открыто говорил на собрании и в присутствии того человека, которого это касалось, случалось, выступал с критикой в многотиражке, но никаких заявлений никогда не подписывал, да ко мне и не обращались с подобными предложениями. Это в первый раз.

— А вам-то что за дело, кто будет директором института? — спросил я.

— Мнение общественности мне небезразлично.

— Я не буду подписывать вашу бумагу,— я посмотрел в пустоватые глаза Грымзиной.— И вам не советую заваривать эту кашу. А если энергию некуда девать, то…— Я окинул взглядом солидную кипу иностранных брошюр и журналов на письменном столе, соображая, что бы такое ей дать попроще.— Вот, посмотрите любопытную брошюру Кэтрин и Питера Монтегю «Мир не бесконечен». Они утверждают, что если не принять срочные меры, то все живое на земле погибнет в результате растущего отравления биосферы…

— Вы еще наплачетесь, если директором паче чаяния будет Гоголева,— не слушая меня, ввернула Грымзина.— Только мы (она сделала ударение на слове «мы», по-видимому имея в виду себя) не допустим этого…

— Кого же вы хотите на этот пост? — не удержался и полюбопытствовал я.

— В нашем институте есть достойные люди,— ответила Коняга.— Не знаю, скоро ли погибнет все живое на земле, но мы уж точно задохнемся в той атмосфере, которую создаст в НИИ Гоголева.

— Насколько мне известно, она, наоборот, ратует за очищение атмосферы,— иронически заметил я.

— Вы еще не знаете ее,— сказала Грымзина, взяла брошюру и удалилась. Под ее тяжелой поступью заскрипели паркетины.

Глядя на захлопнувшуюся дверь — хотя Коняга и была недовольна моим отказом, дверь она затворила за собой довольно осторожно,— я раздумывал: чем же ей не угодила Гоголева? Все конфликтные вопросы, касающиеся отдела, разрешал лично я с заместителем директора. Может, по профсоюзной линии они поцапались? В том, что «общественность» тут ни при чем, я был уверен. Грымзина и была «общественностью». При желании она, конечно, могла настроить недовольных сотрудников против Гоголевой, мало ли кого Ольга Вадимовна могла обидеть? Человек она умный, язвительный и, надо отдать ей должное, принципиальный. Может, просто по-бабьи Грымзиной обидно, что женщина станет главой Ленинградского филиала НИИ? Неосознанная зависть? Но должна же Коняга чувствовать разницу между собой и Гоголевой?

Вот уж поистине моська лает на слона!..

В буфете ко мне за столик подсел Великанов. Мы заказали по порции сосисок с гречневой кашей. Геннадий Андреевич взял бутылку лимонада. Вид у него был недовольный, будто он только что проснулся и встал не с той ноги. Поминутно снимал массивные в роговой оправе очки и протирал носовым платком. В это время небольшие добрые глаза его подслеповато мигали.