Михаил Белозёров - Украина.точка.РУ (СИ)

И город, который постепенно превращался в руины, давно просыпался не от привычных и потому незаметных звуков, а от пустопорожней стрельбы и криков: «Україна понад усе!»[9]

Всё это время словоохотливый Жаглин сосредоточенно молчал. Молчал даже кода они под прикрытием сгоревших машин спустились вниз, молчал даже когда увидел в свете фонарика стодолларовую банкноту и дёрнулся, чтобы схватить её.

Холодный пот пробил Цветаев быстрее, чем он крикнул:

– Стой!

Жаглин так и застыл с протянутой рукой. Хорошая реакция у него оказалась. Цветаев едва не перекрестился.

– Смотри, растяпа! – зло сказал он.

В луче фонарика блестела леска. Она терялась в груде мусора у противоположной стены и была прикреплена к гранате РГД-5[10]. Усики были разогнуты, и чека готова была выскочить от малейшего прикосновения. Корпус гранаты было обложен гроздями и обмотан изолентой.

– Сейчас бы мы с тобой беседовали с Богом. А доллары твои фальшивые! Такие в каждом ларьке продаются! – объяснил он не без сарказма.

Жаглин вначале выпучил глаза, а потом надулся так, что готов был лопнуть. Губы у него оттопырились, а на лоб легли тяжелые складки тяжелых раздумий. Не любил он, когда его поучали, поэтому и пошёл в охранники к Кубинскому, чтобы самоутвердиться. Однако Цветаев оказался настолько прав, что спорить было бесполезно.

Цветаев, у которого в кармане всегда были кусачки, придержал спусковой рычаг, вдел чеку до упора и разогнул усики. После этого обрезал леску, к которой «скотчем» была приклеена злополучная стодолларовая фальшивка, и положил гранату в карман.

– Пригодится, – сказал он. – Пошли!

Больше в переходе не оказалось никаких сюрпризов, не считая вездесущих наглых крыс, которые сами лезли под ноги. Жаглин с явным облегчением выбрался на поверхность, где дождь сыпанул уже основательно по лужам и тут же перешёл на привычный минор – редкие-редкие капли. Странное лето, подумал Цветаев, дождливое и облачное.

Обоим было страшно.

– Ты это… – попросил Жаглин, глядя в сторону, – не рассказывай Тоше... ляха бляха…

– Да ладно, старик, чего там, – великодушно отозвался Цветаев. – С кем не бывает.

Он вспомнил, как однажды ради интереса попытался выследить, куда же так рьяно стремится Пророк. Но нырнуть за ним не в переход, а глубже – в метро, не решился. О метро говорили страшные вещи: и будто бы там появились оборотни, и будто бы весь город ушёл под землю, создал свою республику, независимую от бандерлогов, будто бы он только и ждёт «наших», чтобы вернуться к цивильной жизни, а пока не может по понятным причинам. Впрочем, какой же дурак будет сидеть в подземелье круглые сутки? Уж лучше рисковать жизнью наверху, рассуждал Цветаев, оправдывая свою позицию охотника.

– Где твой американец? – спросил он, когда они поднялись на поверхность.

– На Верхней улице, – ответил Жаглин, вышагивая нерационально, как аист, то есть перенося тело вслед за ногами.

Цветаев тихо выругался:

– Какого чёрта?! Надо было на Приймаченко перейти!

– Не знаю. Я тебя в переход не тащил! – парировал Жаглин. – Ляха бляха!

Цветаев с удивлением оглянулся на долговязого Жаглина. Жаглин сосредоточенно выковыривал козюли из носа.

– Рассказывай! – потребовал Цветаев.

Оказывается, Жаглин сам хаживал к Зинке Тарасовой. «А ведь это же подло давать американцу!» – возмутился он таким тоном, словно кто-то ему обязан открыть глаза на суть вещей. И Цветаев понял, что видит перед собой рогоносца, которому отказали в плотских радостях. Впрочем, это абсолютно не меняло сути дела: действительно, нечего американцу шастать по русским девкам, тем более, что американец носитель ценной информации, на него можно кого-нибудь из наших обменять, решил он и мельком подумал об Орлове, боясь сглазить, ведь с тех пор, как он пропал, о нём не было ни слуху ни духу, словно он растворился в гниловатом воздухе Киева.

В открытую они, разумеется, не пошли, а двинули вдоль стен, перебегая от высотки к высотке. Цветаеву сразу сделалось не по себе. Не любил он такие приключения, хотя требовалось соблюсти всего лишь одно правило: не застревать на одном месте. Через пару кварталов Жаглин снова заныл:

– Я её так любил, так любил… ляха бляха…

– Заткнись, – посоветовал Цветаев. – Бабы, они все одинаковы.

Хотя, конечно, не верил сам себе, ибо был романтиком с синдромом вечного похмелья. Просто цинизм действовал на Жаглина успокаивающе. У них с Наташкой получилось всё наоборот, потому что они никогда не врали друг другу.