Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

Они несколько секунд молча смотрели в лицо друг другу. Йозеф больше не улыбался.

– Мог бы поздравить.

– Я возвращаюсь в Чехословакию, но, даже если бы оставался, все равно не пришел бы.

Кристина встретилась с Йозефом у «Максимена», этот большой ресторан находился позади Оперы. Ни один из них ни разу там не был – цены кусались! Три дня назад Йозеф забежал оставить записочку с приглашением. «Отметим мой отъезд», – уточнил он. Кристина надела любимое платье в маках, отделанное по вырезу воланами, в котором выглядела еще более хрупкой, как девочка, сделала прическу и накрасилась. Мужчины на улице провожали ее взглядами. Она опоздала, Йозеф места себе не находил и, увидев ее в дверях, вздохнул с облегчением. Он заказал бутылку «Помероля» 1929 года (один коллега сказал, что это лучшее вино в мире). Кристина пришла в восторг от декора в стиле бель эпок, красивых дам и элегантных мужчин. Война казалась чем-то далеким. Они выпили за ее скорейшее окончание, потом за дружбу и будущее. Кристина задала Йозефу миллион вопросов о Праге и его молодости, удивляясь тому, что они так давно знакомы, а она почти ничего не знает ни о нем самом, ни о его родине, ни о его семье.

– Почему ты никогда об этом не рассказывал?

– Я о тебе тоже мало что знаю.

Вино оказалось воистину изумительным. Сомелье объяснил, что 1929-й был грандиозным годом, он с волнением в голосе говорил о божественно бархатистом вкусе «Помероля», посоветовал сделать глоток и немного подержать его во рту, чтобы ощутить нотки черной смородины и лакрицы. Йозеф и Кристина смаковали волшебное мерло с закрытыми глазами, и их переполняло ощущение счастья.

– Когда ты уезжаешь?

– Девятнадцатого апреля. А ты чем займешься?

– Мне надоел наш грошовый театр и бесконечные гастроли по захолустью. С радио меня выставили, так что думаю поехать в Париж. Хочу сниматься в кино. Сейчас или никогда, мне скоро тридцать четыре, времени в запасе не осталось.

– Не волнуйся, тебе больше двадцати пяти не дашь.

– Ты милый, Йозеф. Знаешь, а ведь Морис моложе меня.

– Да что ты говоришь? – фальшиво изумился Йозеф.

– На целых шесть лет. Однажды утром, когда он спал, я вытащила у него из кармана удостоверение личности и все узнала. Мужчины – странные существа. Не понимаю, зачем он это скрывал…

– Мы виделись несколько дней назад, он заходил рассказать о помолвке.

– Вот как… Значит, все действительно кончено. – Она покачала головой, улыбнулась через силу и сделала несколько глотков. – Хорошее вино, не очень хмельное. Ты с ней знаком?

– Видел несколько раз в компании. Думал, она его приятельница.

Кристина вспыхнула, утерла непрошеную слезу и снова улыбнулась, не разжимая губ:

– Не обижайся, что пристаю с расспросами, Йозеф. Я все еще пытаюсь понять, как могло получиться так, что я все испортила? Хочешь послушать?.. Это как яд, парализующий мозг и заставляющий человека действовать себе в ущерб. Думаешь одно, а делаешь другое. Мечтаешь о чем-нибудь – и поступаешь так, чтобы ничего не вышло. Я видела, что дела у нас не слишком хороши, что он отдаляется, даже отговорки искать перестал, и сломалась. Это произошло за несколько месяцев до твоего возвращения. Ему не составляло труда оттолкнуть меня, он просто повторял слова, которые я сама сто раз ему говорила: будем любить друг друга, но останемся свободными, сохраним независимость, мы вместе, потому что хотим этого, а не из-за ненужных обязательств. Помнишь, когда я отказалась выйти за него замуж, он на коленях умолял меня передумать? Бедный Морис, я с ним не церемонилась… Господи, какой же идиоткой я была, сколько боли ему причинила! Я почти смирилась и тут узнала, что его сестра вышла замуж за человека, от которого родила ребенка четыре года назад. Морис сказал, что так и должен поступать мужчина, если он не последний негодяй, и я поверила. Не поняла, что это просто громкие слова, пустой треп. Я забыла о своих взглядах и принципах, убедила себя, что Морис изменился, и забеременела. Он растерялся, и я решила, что победила, но очень скоро все изменилось. Я не ждала, что он на мне женится, думала, мы будем жить вместе втроем – он, я и малыш. Я не собиралась покушаться на его свободу, и он поймал меня в мою же собственную ловушку, проявив редкостное хитроумие. Знаешь, что он говорил? «Если оставишь ребенка, мы больше не увидимся, никогда! Я не желаю строить отношения на обмане, ты подстроила мне западню, это не любовь, а принуждение. Ты меня шантажируешь, хочешь растоптать мою гордость, я с этим не смирюсь. Если не сделаешь аборт, между нами все будет кончено. Выбирай – или я, или ребенок». Морис настаивал, и я почувствовала себя виноватой. Он выглядел оскорбленным и несчастным, один раз даже заплакал, стал кричать, что я сама все разрушаю, умолял не лишать нас надежды. «Ты что, совсем меня не любишь? – спрашивал он. – Обещаю, как только кончится война, мы переедем жить в Париж». Я совершенно потерялась, на ребенка мне было плевать. Я хотела одного: чтобы Морис был со мной и все стало как раньше. В конце концов я сдалась, поверила, что вела себя как сволочь, что все образуется, если не будет ребенка. Я чувствовала себя опустошенной, мне было стыдно. Морис все устроил, нашел ту женщину. Операция прошла не слишком хорошо, он проводил меня до дому и сразу сказал, что я очень его разочаровала, что между нами все кончено, что он не может простить предательства, что я одна во всем виновата. Остальное тебе известно. Хуже всего, что я даже не злюсь на него.