Энн Пэтчетт - На пороге чудес

— Теперь мы с вами будем более осторожными, — сказала доктор Свенсон.

Когда Марина вернулась на веранду, простыни на кровати были аккуратно расправлены, а на подушке лежало письмо.

Она осторожно приподняла сетку и взяла его в руки. Ей не хотелось ни к чему притрагиваться, пока она не помоется, и все-таки она провела пальцем по краям аэрограммы и развернула ее.

Там было написано только имя: «Карен Экман, Карен Эллен Экман, миссис Андерс Экман, Карен Смитсон, Карен Экман».

Буквы были корявые и неровные.

В нескольких местах ручка прорвала бумагу.

Он писал слова, но его рука дрожала.

Может, он сложил эту аэрограмму, и она лежала на постели.

Может, он и не собирался отправлять это письмо.

Каждое утро Марина высвобождалась из сонных объятий ребенка, слегка опьяненного обезболивающим, и шла по тропе к делянке с мартинами.

Она не следовала примеру местных женщин и не ждала, когда пройдет пять дней. Через пять дней ее тут, возможно, уже не будет, и она хотела перед возвращением домой съесть побольше коры, превратиться в медицинское доказательство успешности нового препарата. Она хотела наверстать упущенное, компенсировать всю кору, которую она не ела в прошлом и не съест в будущем.

Сейчас наступил ее час.

Она уже не боялась заходить глубоко в джунгли, хотя не было ни одного утра, когда бы она не встретила женщин — лакаши и докторов. Доктор Буди сказала, что это научный прецедент — так часто грызть кору в самом начале.

Еще они сказали, что и сами принимали ударную дозу. Может, в восторге от такого открытия, а может, их организм давно уже жаждал получить именно это вещество. Доктор Буди сказала Марине, что даже на этом раннем этапе она может не бояться малярии и что ее окно для ежемесячной возможности зачатия расширится от трех до тринадцати дней.

А еще Марина заподозрила, что в пахнущей фенхелем коре есть нечто, вызывающее мягкую зависимость, заставляющее женщин лакаши плестись к деревьям даже после того, как они смертельно устанут от родов, нечто, что годами держало докторов в лаборатории, после того как они были готовы уехать домой.

Может, доктор Рапп был прав в своей изначальной оценке?

Может, тут имеется какая-то связь между грибами и деревьями, и крошечная доля наркотика в коре привязывала женщин к роще?

Самой Марине снились мартины.

Они стояли перед ее глазами, стройные и красивые.

Засыпая ночью, она шла к ним…

Именно мысль о том, что она привяжется к чему-нибудь в этом месте, впервые заставила ее подумать об отъезде из Амазонии, хотя все подталкивало ее к этому.

Неделей раньше она зашила веко девочки, которую укусила обезьянка, вечно сидевшая у нее на плече. Ребенка держали родители, а Марина слишком толстой иглой и слишком толстой ниткой собирала воедино нежную ткань. Когда она спросила у доктора Свенсон об иммуноглобулине от бешенства, доктор Свенсон ответила, что ей нужно сначала взглянуть на срез мозга обезьянки.

Еще Марина вынула шестидюймовую щепку, застрявшую между третьим и четвертым пальцем на ноге мужчины, рубившего деревья, из которых потом выдалбливают лодки, чтобы плавать в Манаус. Трое мужчин неожиданно притащили его в лабораторию, и Марина соединяла, как могла, мышцы и косточки, названия которых давно уже не помнила.

Ужас перед джунглями теперь перевоплотился для нее в бесконечную работу, которую придумывали для нее джунгли.

Другие доктора, несомненно, испытывали облегчение и нахваливали ее; лакаши заглядывали ночами на ее веранду, а оказавшись рядом с ней, вставали на цыпочки, чтобы понюхать ее шею.

Марине было ясно, что ничего хорошего из этого не получится.

Она устала от двух платьев, устала просыпаться среди ночи и размышлять, как ей взять с собой Истера, когда она соберется уезжать.

Ее нервировали слова доктора Свенсон о «наших» родах и письма от умершего друга, которые она обнаруживала вечером на койке.

Ей хотелось сбежать от всего этого, но ее зачаровывал свет в прекрасной, уникальной роще, она обнимала рукой стройный ствол и приближала к нему рот…

Марина никогда не видела комнат, где жили другие доктора. За лабораторией в кружок стояли хижины, но доктора работали целыми днями в лаборатории, а вечерами там же вели разговоры.

Она уже знала, что в одной из хижин держат мышей, которых заставляют часто беременеть; их раздутые животики стукались о колеса, в которых они бегали.

Знала она теперь и то, что другая хижина полна москитов. Их личинки росли в тепловатой воде, налитой в пластиковые подносы. Подносы стояли штабелями на высоком металлическом стеллаже. Когда они были готовы вылупиться, их переводили в большие пластиковые ведра, на которые натянут кусок колготок, закрепленный резинкой. Там москитов заражали малярией. Все доктора были настолько уверены в успехе их вакцины, что позволяли себе небрежно относиться к правилам безопасности, но когда Ален Сатурн впервые показал москитов Марине, ей было некомфортно стоять рядом с сотнями летающих насекомых, которые бились о нейлоновую сетку своими легкими тельцами…