Ласло Немет - Избранное

Весь день не могла она справиться с дурным настроением. Ей хотелось завыть в голос от всеобщего веселья и светлых красок дня. Под вечер Шани улизнул от нее. Он протиснулся в свою лазейку как раз в тот миг, когда Жофи вышла во двор позвать его. На секунду ее лицо словно обожгло пламенем. Сейчас она пойдет за ним, отшлепает как следует негодного сорванца! Ей даже легче стало при этой мысли. Но малыш уже исчез за забором. Теперь он, верно, висит на шее у Ирмы. Что ж, пусть будет так, пусть милуется со своей горбуньей! Теперь все равно… Жофи без дела прошлась по выметенному двору, прислонившись к забору, поглядела на хлев, хотя откормленный поросенок уже давным-давно висел в коптильне. Еще раз повернула ключ в подвальном замке, забросала землей известку, отлетевшую от столба галереи. Бесцельно слонялась она по своему двору — какой он, оказывается, большой, а ведь всего-то несколько шагов в ширину. Оказывается, и тут можно затеряться, почти как в большом мире… Жофи осторожно подкралась к забору Хоморов — не слышно ли голоса сына? Вроде бы и правда Шаника, захлебываясь, смеется за забором — или это вдали заливается чей-то ребятенок? Она побоялась явственно услышать, узнать голос сына и, отойдя к калитке, выглянула на улицу; с ней здоровались, она отвечала. Женщины издали всматривались в нее с любопытством, но, приблизясь, здоровались с деланным безразличием и лишь через два-три дома начинали перешептываться: «Да как же постарела Жофи, просто не узнать!» Мужчины подносили свои лапищи к краю шляпы тихо и почтительно, словно проходили мимо гроба, словно и не видели в ней женщину. У почты показались перья жандармской шляпы и тут же стали удаляться наискосок, прямо через грязь! Жофи злилась: ему лучше грязь месить, чем поздороваться! До сих пор она сама отворачивала голову всякий раз, как сержант проходил мимо, и все-таки ее больно задело, что он так явно ее сторонится. Вот чего она достигла своей гордостью — на нее уже и не смотрят как на женщину! А гуляла бы, как другие, куда больше уважения имела бы…

Жофи вернулась в комнату, сорвала покрывало с кровати и как была одетая, бросилась в нее, головой зарылась в холодные простыни, опаляя лицо жарким своим дыханием, словно вздувая жар в печи. О, если бы могла она вот так же, очертя голову ринуться в смерть, в сон, в забвение! Вдруг сладкое онемение охватило ее, комната словно бы медленно повернулась, а потом завертелась все быстрее, быстрее и тело растворилось в мучительно-сладостном падении, стремительно проваливаясь куда-то, совсем как тогда, во сне. Два насмешливых, дерзких глаза смотрят на Жофи, и она один, два, десять раз повторяет: «Имре!» — и дьявол ликует в ней. Словно все ее вдовство вдруг слетело, и она в короткой юбчонке лежит, раскинувшись на соломе, или, совсем голая, колышется на пенистых волнах.

В комнате стало темно; уже и Кизела вернулась — Жофи слышала, как она возилась на кухне с растопкой. Где-то в затихавшей мало-помалу деревне завыла собака.

— Как же так! — услышала Жофи голос Кизелы. — Я-то ведь думала, что оба они у Кураторов.

— Ума не приложу, что с ним, — глухо отозвался другой женский голос. — Пошли мы это к зятю нашему, к Череснешу, а когда домой воротились, Ирма на кухне в три ручья ревет; не знаю, говорит, что с мальчонкой стряслось, не опамятуется никак. Играл себе по-хорошему и вдруг: «Устал я, возьми на ручки» — это он Ирме, значит. А она, дуреха этакая, и взяла. Мальчонка-то враз заснул у ней на руках. Она — будить его, а он ни в какую не просыпается, стонет только. Не посмела дура девка домой-то мальца отнести — что, мол, хозяйка скажет! Ах ты, чтоб тебе пропасть, говорю, или я тебе не наказывала, чтоб не зазывала к себе. Да я говорит, и не зазывала, а только он играл там, среди акаций, по-за домом, вот я, говорит, и подумала, погода-то на дворе слякотная, еще простынет, так лучше в дом малыша позвать. Она ведь уж какая разнесчастная, да на детишках просто помешана.

Жофи вскинулась со скомканных подушек. Голова гудела, слова поначалу с трудом доходили до сознания — но вдруг она поняла, что речь идет о Шани, с заледеневшим сердцем вскочила и замерла, пронизанная страхом. Машина переехала? Упал в колодец? Истек кровью? Глаза выколол? В мгновение ока сотня окровавленных, с вытекшими глазами, искалеченных Шани закружилась вокруг нее водоворотом. Она была не в состоянии сделать ни шага и только судорожно втянула пульсирующую шею в плечи, словно кто-то вот-вот наступит ей на голову. Так она стояла, неподвижная, и ждала. Наконец, осторожно открыв дверь, вошла Кизела и стала с усилием вглядываться старческими глазами в белое пятно раскрытой постели.