Ласло Немет - Избранное

Триумфальное вступление в дом словно духу прибавило барыне, и она задумала потягаться силой с самим роком, нависшим над домом. Все утро она крайне рассеянно отвечала на вопросы мастеровых и с такой милой непосредственностью простила слесарю, слишком рьяно взявшемуся за дело, разбитое, лишь накануне вставленное окно, словно подобными добровольными жертвами надеялась привлечь на свою сторону благосклонность небесных сил в серьезных, больших делах. В обед она заявила Тери: «Я так скучаю по детям; схожу-ка на Звездную гору проведать их». — «А когда вернетесь, барыня?» — «Сегодня уже едва ли». — «А мне что, ночью с ним оставаться?» — показала Тери на Лайоша, громоздившего ящики с книгами друг на друга. «Ах, невинное ты дитя… — ткнула ее локтем в бок барыня. — Ничего, ты, я думаю, не испугаешься такого парня». Лайош сделал вид, будто не слыхал разговора; спустя час стал даже разыскивать зачем-то хозяйку. «А вы не знаете разве, что ее нет? Ночью мы с вами одни остаемся. Не боитесь меня, Лайош?» — засмеялась Тери. «А чего мне вас бояться-то?» Лайош попробовал молодецки улыбнуться, даже, может быть, подмигнуть в ответ, но ощутил, что лицо у него способно лишь на дурацкую широкую ухмылку, вроде тех, что сияют на выдолбленных тыквах, с которыми парни в деревне ходят по ночам пугать девок. «Ну, ступайте тогда копать, нечего вам тут делать», — сказала Тери и упорхнула к мастеровым.

Сейчас Лайоша бесцеремонный тон Тери даже не огорчил почти. Слова звучали грубо, но в самой этой грубости таилось как бы некое обещание. Так крестная вечерами, перед тем, как ложиться в постель, гнала из дому мужа: «Убирайся во двор со своей трубкой, ишь, вонищу какую развел». Тери словно заранее начала защищаться — хоть мы и одни будем в доме, не жди ничего, знай свое место. Но предстоящая ночь все же, видно, и ей щекотала нервы. В другой день Лайош весь истерзался бы, слыша, как Тери напропалую кокетничает с мастеровыми. В открытые окна то и дело летел в сад ее смех, звонкий, захлебывающийся, будто ее щекотали, и притворно сердитые крики, которыми она осаживала разошедшихся мастеровых. Лайош сегодня лишь улыбался тихонько, склоняясь над тачкой: мол, мое от меня не уйдет. Чего-то особенного он от этой ночи не ждал. Ему достаточно было знать, что вечером они останутся во всем доме один на один и, когда время совсем станет позднее, Тери, чуть смущаясь, засмеется, взглянув на него: «Не пора ли нам в постель, Лайош?» И если даже ему придется снова, натыкаясь на ящики, идти в бельевую и он через стенку лишь сможет почувствовать, как Тери, прикрутив лампу и укрывшись до пояса одеялом, надевает ночную рубашку, — все равно это будет немножко выглядеть так, словно они муж и жена: ведь супруги тоже не каждую ночь спят вместе. Лайош решил, что сегодня будет спать в нижнем белье. Он уже бог знает сколько недель на ночь не раздевался; но зря, что ли, теперь топят в кухне плиту целыми днями? От одной мысли, что нынче он ляжет спать раздетым, у него даже здесь, среди комьев земли и разрезанных пополам червяков, сладко свело спину. Эх, вот если б сегодня кто-нибудь постучал и Тери, испуганная, прибежала бы к Лайошу. Они бы сидели, накрывшись одним одеялом, как Лайошу представлялось когда-то. «А кто эта гладкая бабешка?» — спросил его в прошлый раз, показав на Тери, рассыльный из мехового магазина. И, выслушав Лайоша, подмигнул: «Ну и как оно?» Лайош вспомнил сейчас прищуренный глаз долговязого паренька и собственную растерянную улыбку. Надо же, назвать девушку гладкой бабешкой! Чудной все-таки народ эти пештские. Сколько всего можно сказать про женщин, а они обращают внимание только на гладкую кожу… Вообще-то ведь в темноте в самом деле только кожу и чувствуешь под дрожащими пальцами. Даже у поварихи в Абафалве кожа была гладкой, особенно на животе и на ляжках, где еще не одрябла… Лайоша даже пот прошиб от этих бегущих куда-то стыдных мыслей.

«Эй, здорово, приятель! Пст…» — послышался вдруг тихий голос. В нескольких шагах от него, в кустах боярышника на соседнем участке, сидел на корточках Корани. Лайоша, потревоженного в тайных его мечтах, вдруг охватила дикая ярость, вроде той, что заставила его швырнуть на землю ножик и колбасу перед остолбеневшим хромым. «Уберешься ты отсюда? Мало тебе еще?» — «Да я поговорить только». — «Проваливай, или я вот этой лопатой башку тебе раскрою!» Увидев поднятую лопату, припадочный исчез в кустах. Руки Лайоша еще не перестали дрожать, когда его позвали от дома. «Друг вас один ищет!» — крикнула Тери и сама осталась стоять возле друга, который просил ее найти Лайоша. Это опять был Корани. Лайошу пришлось подойти к нему. «Здорово, приятель, — протянул тот руку. — Я бы охотнее побеседовал с этой прелестной барышней, но, увы, мне нужен ты». «Здорово», — буркнул Лайош. «Вы мне позволите с глазу на глаз сообщить кое-что своему другу? — повернулся Корани к Тери. — Клянусь: речь пойдет не о женщинах». И он подмигнул ей. «По мне, так хоть и о женщинах», — засмеялась Тери и ушла в дом, но и оттуда все поглядывала на них. «Что тебе надо? Мало было десяти пенге?» — шепотом накинулся на него Лайош. «Меня самого с тех пор мучает совесть. Поверь, если б та бумажка не лежала так соблазнительно в кошельке, мне бы и в голову не пришло ее брать. Момент такой был — не мог устоять. Но я собираюсь вернуть тебе эти десять пенге… Скажи, сколько здесь работает мастеровых?» — «А бог его знает. Я не считал», — ответил Лайош. «Не так ты со мной разговаривал в Чертовой долине… Ну да чего там, я прощаю тебе это высокомерие… Пусть, скажем, пятеро… Слушай внимательно: предположим, ты что-нибудь выкинешь ночью из окна бельевой. Эту вещь ведь любой из рабочих мог бы унести, тебя не заподозрит никто: ты же здесь, никуда не девался». — «Может, и так. Только я ничего не собираюсь выкидывать. Я не вор». — «Вор? Вор — это тот, кто на рынке уносит чужую сетку. А при переезде всегда что-нибудь пропадает… Дай мне только одну неделю: клянусь, я не буду больше тебе докучать. И даже десять пенге верну». — «Убирайся!» — «Ты что, хочешь, чтобы я юную даму о том же попросил… сославшись на нашу с тобой старую дружбу?» Лайош стоял, мучительно пытаясь что-то придумать. Этому Корани испортить Лайошу вечер — раз плюнуть. «Что надо-то?» — «Серебряные ложки, например, меховой воротник, книги ценные». Лайош вспомнил про разбившийся ящик. «Ладно, приходи часов в десять. Под окном бельевой ищи». — «Ты мой спаситель, — кинулся Корани благодарить Лайоша. — Поверь, мне уже самому ненавистен мой проклятый характер, эта моя чертова трусость. Только она — причина того, что я мучаю тебя, а не тех, кто лопатой деньги гребет. Прощай, приятель. Целую ручки, милая дама!» — крикнул он Тери. «Постой, — схватил его Лайош за рукав. — Когда придешь ночью, знаешь что сделай… — Он смущенно взглянул на Корани. — Стукни в окошко в комнате для прислуги. Вон то, первое от угла». «Сделаю, будь спокоен. И не такое готов для тебя сделать», — заверил его Корани, отыскивая в глазах Лайоша разгадку странной просьбы.