Сергей Саканский - Человек-тело

Помешало одно обстоятельство. Я уже третий год подавал стихи на конкурс в Литинститут, и вот, неожиданно мне пришел ответ, что конкурс я выдержал.

Пришлось отсрочить мой план на пять лет. Зачем мне вообще был нужен этот самый Литературный институт имени Горького? Научить меня писать стихи там не могли, поскольку я и так уже умел это делать. Познакомиться с будущими коллегами, создать систему карьерных связей? Это мне было попросту не нужно, потому что я не собирался осуществлять карьеру в своей стране. Одна мысль не давала покоя, когда выбирал: садиться ли мне за гравюру или готовиться к вступительным экзаменам?

Кого будут выдворять из страны через три года мордовских лагерей? Жалкого графомана, который несколько лет безуспешно пытался поступить в Литинститут, или его блестящего выпускника? Можно было представить, как выглядела бы пресса в обоих случаях.

«Кто он такой — этот так называемый поэт, в своих убогих виршах осквернивший самое дорогое, самое святое, что у нас есть — образ вождя пролетарской революции? Несколько раз безуспешно пытался поступить в Литературный институт, и немудрено, что не взяли. Работал истопником в грязной, пропахшей дегтем котельной, где в его обязанности входило пару раз в день поворачивать вентили и изредка посматривать на дрожащие стрелки манометров…»

Впрочем, деготь тут не при чем, просто журналист несведущий попался. Он же, этот мудила-конформист, при других обстоятельствах был бы вынужден написать следующее…

«Кто же это сделал, кто осквернил самое дорогое, самое святое, что у нас есть — образ вождя пролетарской революции? Этот человек закончил Литинститут с красным дипломом, его печатали газеты и журналы, партия и народ признали его как поэта. Но так ли это?»

И так далее. Ему пришлось бы доказывать, что это не так, и вряд ли кто-либо ему поверил.

Впрочем, пожалуй, я уцепился за этот Литинститут как за повод. Решение-то пройти лагеря я принял, но вот по-настоящему решиться на это было все же боязно. Вот и решил отсрочить.

Я перестал посещать мясомолочный институт. Пошел к врачу и взял больничный, симулировав, на сей раз, не само сотрясение мозга, а тяжелые, незалеченные его последствия. Наступил июнь, но на сессию я не явился. Все это время зубрил историю и повторял школьный курс английского. Бюрократическая машина работала скрипуче. Меня хватились и отчислили лишь накануне вступительных экзаменов в Литинститут. С момента, как я подал туда документы, мне предоставили койкоместо уже в новой общаге, где я и провел следующие пять лет своей жизни, где я встретил Анну.

На первом курсе мы пытались вычислить друг в друге стукачей, ждали репрессий, чуть ли не искали по углам «жучков». Но никаких шумных историй не случилось, что даже несколько обескураживало. Плохо работал в СССР КГБ, так же плохо, как и все остальное.

Это касалось, во-первых, самого моего поступления в Литинститут. По всем тогдашним принципам, меня не должны были принять, поскольку я стоял на учете в КГБ, года, наверное, с 1979-го, или раньше.

Именно в 79-м я написал несколько писем в правительство СССР, получил ответы из разных министерств. Письма были диссидентские, от возмущенного юноши. За такой поступок на человека уже открывали досье. Письма были дурацкие, поверхностные: почему в магазинах нет того-то и того-то, почему за всем этим надо ехать в Москву, почему колбаса из бумаги и вино из шмурдяка и т. д.

Если не поставили на учет по этому поводу, то в 1981-м году — точно. Я тогда уже поступил в мясомолочный институт и жил в столице. В декабре того года принял участие в митинге, посвященном памяти Джона Леннона, который состоялся на Ленинских горах (вернее, не состоялся — всех гипотетических участников схватили на улице, еще на подходе к смотровой площадке и развезли по отделениям милиции…) Затем была целая эпопея из допросов по месту жительства, выездными кегебистами.

По идее, такого человека, как я, не должны были принять в идеологический вуз. Я и работы на конкурс послал просто так, даже не помышляя об успехе.

Осенью 82-го года, став студентом ЛИ, я был даже как-то разочарован. Получалось, что КГБ — это какая-то фикция, нет никакого КГБ — в нашем выстраданном понимании.

Скажу более — и это вообще, казус, которому нет иного объяснения, чем самое простое — аппарат подавления в СССР просто не работал. Дело в том, как раз в период вступительных экзаменов я находился под судом за хулиганство. Это была самая настоящая судимость, хоть и за сущий пустяк — пьянку и драку с ментами.