Сергей Саканский - Человек-тело

Я отправился спать. Пришло было решение запереть входную дверь на нижний замок, чтобы моя фантастическая гостья не могла все же, если проснется раньше меня, утащить что-нибудь и уйти. Но потом подумал, что такое поведение не достойно мужчины, и это будет поступок, которого я сам же впоследствии устыжусь.

Я лег на диван в кабинете и почему-то быстро заснул. Когда я открыл глаза, девушка сидела в кресле за моим рабочим столом, потягивала себя за мочку уха и пристально смотрела на меня. Голубой свитер она натянула на колени, из-под его волнистого края торчали худенькие ноги в истертых джинсах, специально прорезанных поперек, для какого-то малопонятного мне форсу. Новый живописец постарался на славу: волосы теперь у нее были совсем светлые, с рыжинкой и золотом, не расчесанные со сна, отчего она выглядела еще более милой. Глаза казались синими. Ненасытный художник дневной свет. Очень красивая, просто немыслимо прекрасная девушка.

Я чуть передвинулся на кровати, полусел, указал пальцем на стол, сказал:

— Дай-ка мне сигареты и пепельницу.

Она молча повернулась, нашла среди вороха бумаг и протянула мне требуемое, добавив еще и зажигалку, которая валялась там же, блестя своим потертым золотом. Умная девушка, подумал я.

— Я бы тоже не прочь покурить, — сказала она, когда я с большим удовольствием затянул свою первую утреннюю сигарету.

Я пожал плечами и неопределенно махнул рукой: дескать, бери, чего спрашивать? Честно говоря, мне хотелось, чтобы она поскорее ушла. Я не желал вступать с нею в разговоры, ничего не хотел знать о ее жизни. Мне было больно на нее смотреть, чувствуя, как клокочет во мне, бьется о мои стенки изнутри самое горестное никогда, из всех никогда, которых я только знал в своей жизни.

Никогда не было у меня такой красавицы и никогда не будет. Несмотря на то, что она сидит здесь, на расстоянии вытянутой руки. Все женщины, которые меня любили, были страшненькие. Все, которых я любил безответно — красавицы. Эта закономерность объясняется просто: я сам далеко не красавец, вот и всё.

— Вы, как я вижу, писатель? — спросила она.

— Да, — сказал я, и показалось мне, что я лгу.

— И пишете от руки? — она кивнула на беспорядочно разбросанные по столу листы.

— Привык.

— Зачем же тогда компьютер?

— Потом набиваю, готовый текст. Ну, еще интернет и прочее…

— Игры разные?

— Нет ни одной.

— Жаль, а то бы поиграли…

Это слово имело особое значение в давние времена, когда я был ребенком. В пору моей юности оно было заменено другим. Теперь девочка произнесла его безо всякого подтекста, а я чуть ли не покраснел.

Она с любопытством разглядывала и меня, и обстановку моего кабинета. Пусть в наши дни имидж писателя неизмеримо упал, как и значимость любого таланта вообще, но где-то в глубине у людей все же сидит прежней трепет: как же — встреча с живым писателем, и ни где-нибудь на корпоративе, а тет-а-тет, почти что интим… Впрочем, а почему бы и нет? Вдруг эта девушка — геронтофил и я вовсе не кажусь ей столь противным и старым?

Писателем я, конечно, могу назвать себя достаточно условно: будучи членом СП Москвы, закончив когда-то Литературный институт, я уже лет пятнадцать не публикую ни строчки, хотя пишу достаточно, но, как и в советские времена, получается — в стол. Или, на худой конец — в интернет, что еще хуже, чем в стол.

— Значит, я смогу почитать ваши произведения в сети? Ссылку можно записать? Вы не смотрите, что я такая к вам явилась. Со мной произошло нечто ужасное…

— Видишь ли… — начал было я, собираясь тонко и изящно указать девушке на дверь, но она перебила меня.

— Вам как писателю должно быть интересно… То есть, может быть интересно…

— Ты читаешь книги?

— Конечно.

— Какие — женские романы?

— За кого вы меня принимаете?

— За кого же мне тебя принимать, если я нашел тебя на кафельном полу, в доме, где ты не живешь, на грани гибели от наркотиков? Я, вообще, удивлен, что ты поддерживаешь этот разговор.

Действительно. Я запоздало сообразил, что девушка совсем не та, что показалась мне вчера. Ее речь была складной, глаза, беспокойно блуждавшие кругами, сейчас глядели вполне осмысленно.

— Со мной поступили… Все это было неожиданно. Я думала, что эти люди — мои друзья.

— Ну, расскажи… — предложил я, уже испытывая любопытство.

Девушку звали Вика, что происходило, скорее, от Вероники. В мое время такое имя было бы экзотичным, сейчас оно банально. В самом начале ублюдизации, как раз лет пятнадцать-семнадцать назад, молодые родители в массе своей, почувствовав ломку эпох, стали называть детей всякими подобными именами, давая понять другим и доказывая себе, что они свободны.