Франсиско Умбраль - Пешка в воскресенье

На улице холод увековечивает сумерки, на первый взгляд кажущиеся ирреальными, а на деле оказывающиеся многолюдным воскресным вечером. Человеческий род опять завладел широкими бульварами, вдоль которых медленно идет Болеслао. Холод весело пронизывает его насквозь, очищает изнутри и снаружи, освежает, уносит бесконечно далеко от виски и гнилых зубов молоденькой девушки, какой-то безымянной девушки, какой-то вполне конкретной девушки.

Половой акт выявил всю глубину пропасти, отрезавшей его ото всех и от всего. Выходит, что есть новое поколение, которое занимается любовью, потому что без разницы, предпочитая сексу травку или что угодно. Выходит, что есть девицы, которые отдаются, потому что им все равно, потому что надо выпустить пар приятелю или одному из друзей приятеля. Выходит, что у него не осталось даже секса. Вернее, что касается секса, остается выбор: чувственная, но перезрелая, не вызывающая никакого желания любовница или молоденькая, симпатичная, но абсолютно индифферентная.

Половой акт с девушкой без имени обрезал его связи с жизнью. Я обречен на одиночество. Конченый человек. Теперь трахаются по-другому или совсем не трахаются. Возможно, что у нас с ней нашлось бы что-нибудь общее; возможно, что от меня исходили бы «хорошие вибрации», как говорят безмозглые курицы Хосе Лопеса, если бы я тоже был напичкан наркотиком. Нам мешали сойтись травка и разница в возрасте.

Ясно, что любая женщина уязвима, поскольку обладает способностью чувствовать оргазм. Это выручало меня всегда. Но здесь речь о современной молодежи, трахающейся с тринадцати лет с большим прилежанием, нежели соображением. Теперь отдаются из вежливости, как некогда играли немного Шопена во время визитов, тоже ради приличия, понятия не имея о том, что такое фортепьяно. Эти точно также, не разбираются в мужчинах (немного мстительно, думает Болеслао). Остаются лишь проститутки, нагоняющие на меня тоску, и пожилые, которые могут дать лишь нечто похожее на мастурбацию. А ведь я был солистом по части женщин. Играть на струнах женской души как Сабалета, если верить, что пишут о нем в газетах, было моим призванием. Заставить женщину почувствовать экстаз, ее мистическую природу, ее сантотересизм. Все они сантотересистки в том, что касается секса, включая саму святую Тересу [2] Тереса де Авила, или Тереса де Хесус (1515–1582). Писательница, мистик, реформатор ордена кармелитов. Преследовалась инквизицией. Канонизирована в 1622. Покровительница Испании. День памяти — 15 октября. . Но как же быть? Ровесницы меня не устраивают, а молодым, чтобы трахаться нужен гашиш. Процент фригидности среди них так высок, что, можно сказать, они поголовно балдеют не от того, что спят с мужчиной, а от травки. От травки или от чего угодно еще.

Болеслао, только что переспавший с малолеткой, не чувствует себя победителем. Напротив, ему кажется, что это, может быть, случилось с ним в последний раз в жизни. Отказ не расстроил бы так сильно. Это было бы в рамках его (устаревшей) системы ценностей. Но эта уступка, сделанная для него со снисходительным безразличием, выглядит все более и более унизительно, хотя он и пытается внушить себе, что не встал вовремя и не ушел с честью только потому, что для здоровья «необходимо регулярно заниматься сексом, причем полноценным, доведенным до семяизвержения».

Он шагает медленно, расправив плечи, думая о том, что «с самого рождения одинок». Он шагает среди воскресной толпы, среди людного воскресенья, так как будто держит в руке шляпу, как кабальеро, снявший шляпу, чтобы проветрить голову во время вечерней прогулки. Он знает, что именно таким его видят те, кто на него смотрит, если на него вообще кто-нибудь смотрит.

Когда на улице уже совсем стемнело, Болеслао входит в кафе, расположенное на бульварах. Заведение из разряда, называвшихся раньше артистическими кафе. Интерьер отделан ценными породами дерева, что по нынешним временам редкость. Но дерево вытерлось, так же как бархат и красный истлевший шелк. В каждом из огромных зеркал отражается еще одно кафе. Все официанты в возрасте. Болеслао снова должен глотнуть виски, и, ради бога, чтобы это была не бурда. На самом деле Болеслао ни о чем не думает, он просто знает, что в этом старом кафе всегда найдется хорошее виски, закадычный друг или едва знакомый приятель, что в данном случае не имеет значения, так как и тот и другой в равной степени годятся, чтобы поболтать ни о чем за выпивкой. Он зашел в это кафе не потому, что так решил сам, его привела привычка.