Джузеппе Маротта - Золото Неаполя - Рассказы

Уже много лет я не встречал донну Джулию Бове с улицы Фонтанелле, женщину без возраста, заурядной внешности, известную в нашем квартале под странным прозвищем «Матушка скелетов».

Когда от туфовой стены отделяется темный силуэт и две тени, накладываясь одна на другую, обретают третье измерение, получается донна Джулия во плоти. Она вздыхает и очень медленно бредет по своим делам.

Улица Фонтанелле — отдаленный уголок Неаполя; дома вековой давности прилепились к мрачным склонам горы Каподимонте и замерли без всякой надежды вскарабкаться выше; время здесь остановилось, оно агонизирует и засыпает, чтобы уже больше не проснуться.

Когда по улицам Толедо и Кьяйя несутся сотни роскошных автомобилей, не хотите ли вы встретить рыжего ленивого ослика, запряженного в повозку? Пожалуйте в Фонтанелле, тут он есть. Когда все дома на улице Милле заполонили электрические стиральные машины, не желаете ли вы посмотреть на старинный чан из шершавой глины для стирки белья? А хотите увидеть дровяную печь, кузнеца, точильщика с допотопной педальной машиной, гадалку или знахаря, огород на подоконнике, козу и корову возле центральной площади, толпу полуголых ребятишек, столпившихся вокруг жалкого фокусника, слепого кота на коленях у невесты, курицу, дремлющую на спинке кровати, горбуна, на теле которого спрятаны два килограмма контрабандного табака, художника, малюющего сценки из жизни марионеток? Хотите получить поклон в ответ на косой взгляд, либо пинок — взамен улыбки? Хотите увидеть казарменную будку или здание тюрьмы, превращенные в домашние часовни святого Януария и святого Викентия? Хотите встретить проститутку у входа в бордель, монахиню «на дому», юродивого, птичьего лекаря, составителя посланий правительству, муниципалитету, епископату? На улице Фонтанелле все это есть.

Она начинается там, где кончается улица Санит а , но некоторые проникают туда, поднявшись на склон гор Матердеи, откуда бурные воды источника Фонтанелле, словно самоубийца, устремляются вниз. «Если бы у меня была точка опоры, я мог бы натворить бог знает что!» — думает любой, стоя на краю этой пропасти, а очутившись наконец на ровной улице Фонтанелле, испытывает надежное чувство приземления.

Когда я дошел до маленькой площади, где возвышается церковь Катакомб, то подумал, что здесь находится царство донны Джулии Бове, своего рода ленное владение. На надгробной плите высечены слова: «Неаполитанцы! — В братской могиле лежат — Жалкие останки наших предков — Храм воздвигнут на средства духовенства и народа — Как память о жертвах азиатской чумы — 1836 года — В назидание потомкам христианского милосердия». Закроем глаза на тот факт, что азиатской чумой названа холера (частая гостья в Неаполе и по сей день), автор надписи пренебрег также согласованием имен существительных с глаголами. Но что понимает в этом донна Джулия? В гладких белых костях она видит и оплакивает заброшенность, одиночество, полную смерть, всеобщий конец, которые вызывают у южан отвращение как нечто непристойное и насильственное. Ой, бедные заброшенные души, я не могу помочь вам всем, но нескольких из вас я буду холить и лелеять во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Я вся к вашим услугам.

Итак, я возвращаюсь на улицу Фонтанелле, и что же я вижу на нижнем этаже, где живет «Матушка скелетов»? Мне хочется и плакать, и смеяться, ах, что за фарс и трагедия по-неаполитански разыгрываются тут! Стеклянная дверь распахнута настежь, а у входа, почти на пороге, стоит кровать, на которой лежит донна Джулия. На внешней ступеньке стоит поднос, на котором блестят мелкие монеты. Я задаю вопрос расположившемуся невдалеке сапожнику, который стучит молотком и прилаживает развалившуюся подошву ботинок. Он отвечает:

— Разве не ясно? Донна Джулия серьезно больна. У нее нет родных, а мы таким образом заботимся о ней. Кто проходит мимо, тот понимает, в чем тут дело, раздумывает минутку, а потом оставляет что-нибудь в зависимости от достатка. Я свой долг выполнил, не сомневайтесь… У больной температура тридцать девять градусов, и она полагается на вашу милость.

С какой легкостью и грацией ветер несет мусор и бумажки по улице Фонтанелле — они прямо пляшут менуэт, вдоль стены течет ручей из сухих, словно нанизанных на веревку листьев, которые пытаются незаметно ускользнуть прочь, подобно лицемерной нашкодившей ханже.

— Вы меня не так поняли, извините, не знаю вашего имени, — говорю я, указывая пальцем на постель. — Но выносить больную на такой ветер… Я, дорогой мой, знаю эти места. Тут венчаются два ветра: сирокко и трамонтана, а сейчас сирокко принес пыль прямо на подушку. Донна Джулия слабая и старая женщина… а вы берете и выставляете ее, как на витрину.