Чезаре Павезе - Избранное

Наконец он совсем опьянел, но не отпускал никого, умоляя молчать, не губить его и забыть про бутылку вина и глупые речи. Он клялся и божился, что, когда начинается ураган, на него находит затмение, а вообще он политикой не интересуется. Чтобы успокоить его, Лучано сказал:

— Да мы толком и не знаем, где твоя остерия находится.

Испуганное лицо хозяина долго еще стояло у нас перед глазами, а Джулианелла все ворчала: «Ну и дурень!» На Карлетто мы тоже нагнали страху. Сказали ему, что хозяин остерии, конечно, видел его в театре. Карлетто сначала задумался, но потом возразил:

— Нет, он говорил искренне. Ведь за бутылки, которые он ради нас откупорил, никто ему не заплатит.

Но тут в разговор вмешалась Джина:

— Все вы были искренни. Но он со страху может первый донести на вас.

— До чего довели Италию, — мрачно сказал мне Лучано, — люди торопятся донести первыми, чтобы самим не пострадать.

У самого дома они снова завели разговор о политике и настойчиво уговаривали меня действовать с ними заодно.

— Он в любой день может сдохнуть, — доказывали они. — Он же сифилитик и вообще развалина. Мы должны быть готовы к решающей схватке. Нам надо поддерживать связь друг с другом. Если в нужную минуту мы не удержим массы, начнется побоище.

— Допустим, — спокойно сказал я, — ну и что?

— Но это еще не самое страшное, — не сдавались они. — Главное, не дать разгореться войне. А то у нас повторится то, что было в Испании.

Я видел их насквозь, точно они были из стекла. В каждом их слове звучали страх и тайное желание навязать свою волю другим. Когда человек спасает свою шкуру, свой покой, это можно понять — такое со всяким случается. Но я никак не мог взять в толк, почему оба они защищают капиталы буржуев, те самые капиталы, которые привели фашистов к власти. Я, смеясь, высказал им это. Карлетто сказал, что, возможно, кое в чем я и прав. Но основное — быть готовым к решительному сражению.

— Однажды уже было так, — доказывал он мне, — мы упустили благоприятный момент. Если не удержать массы в руках, начнется поголовная резня. История знает немало примеров кровавых побоищ.

Короче говоря, они хотели встретиться с нашими руководителями. Я ответил, что наши руководители не очень словоохотливы и все эти вещи им давным-давно известны.

— Тогда идем с нами, — предложил Лучано. — Мы тебя кое с кем познакомим.

Этот «кое-кто» оказался синьором в белом жилете и очках в золотой оправе; встретились мы у театра. Он стоял у входа вместе с Джулианеллой, и вид у него был самый благодушный. Он предложил нам зайти в остерию выпить по чашечке кофе. Понемногу завязался общий разговор.

— Майор, — сказал Лучано, — большой любитель музыки. Он с удовольствием послушал бы твою игру, Пабло.

— Да это дело нетрудное, — ответил я. — Приходите в любой вечер в остерию.

— Пойдемте к Беппе, — предложил майор, — там и побеседуем.

Майор оказался человеком осторожным. Он завел по дороге разговор о гитарах и виолончелях. То и дело останавливался и высказывал свои суждения. А мы молча ждали, когда он наконец выговорится. Он держал Джулианеллу под руку и вполне мог сойти за ее дедушку.

В ресторане мы сели за отдельный столик в углу. На столиках были скатерти и стояли вазы с цветами. Я не понимал, зачем нужно было идти в ресторан, чтобы выпить стаканчик вина. Но как ни странно, Карлетто, Джулианелла и Лучано чувствовали себя здесь великолепно. Разговор по-прежнему шел о музыке. Майор говорил какие-то мудреные вещи. И все поглядывал на меня. А я вопросительно смотрел на Лучано. Наконец Карлетто прервал майора и сказал:

— Давайте перейдем к делу. Пабло знает, кто мы такие. Мы просим вас, майор, изложить ему наши взгляды.

Старик откинулся в кресле. Протер очки и внимательно поглядел на меня. Начал он с комплиментов. Сказал, что именно такие люди и нужны для борьбы. Пока их очень немного. Потом сравнил нас со святыми. Плохо только, что мы действуем обособленно. Почему бы нам не объединиться с другими честными итальянцами? Ведь чего хотят эти итальянцы? Покончить с насильниками, скотами и ворами, восстановить законность и уважение к гражданам, возродить Италию, вернуть утраченные свободы.

— Свергнуть фашизм без тяжелых потерь, — прервал его Карлетто.

Майор усмехнулся одними глазами и продолжал говорить. Однажды, сказал он, мы уже предоставили массам свободу действий. А каков результат? Я ему ответил, что такие, как я, и составляют массу, а результат известен и буржуазии, и ему самому.